Незнакомец - страница 34

– Убиться решила? – Ванька.

Хмурый, злой, изрядно помятый со сна, который я наглым образом прервала телефонным звонком, не справившись со взбунтовавшейся техникой. Он стоит у бабушкиного наследия, и, нырнув подбородком в кое-то веки намотанный на горло шарф, нервно отстукивает ногой по присыпанному песком скользкому тротуару. И на мои колёса таращится. А я на него. Ничуть не смущённая, ни капли не напуганная проскальзывающей в мужском голосе угрозой. Ну, лысая резина, мне несколько дней назад Незнакомец то же самое говорил, только сейчас ведь проблема не в этом.

– Заведёшь? – и сама кутаюсь в палантин, укрывший и плечи, и шею, и раскрасневшиеся от стужи щёки, да прячу улыбку, находя в угрюмой физиономии брата всё большее сходство с эскимосом: глаза узкие, немного опухшие от недосыпа, а ресницы белые-белые. Как и опушка капюшона, наброшенного на голову в напрасной попытке согреться.

– И не подумаю. Тебя на первом же повороте занесёт.

– Не занесёт, я же аккуратная…

– Аккуратная! Сань, я сам еле добрался, а на твоём драндулете дорога одна – в морг.

Отлично! Словно не сядь я за руль, меня ждёт другой исход! Либо околею, взывая к его человечности, либо паду жертвой озверевшей Танюхи, не постеснявшейся перейти на матерный русский в нашем с ней последнем разговоре…

– Ну, Вань, – потому и канючу, повиснув на локте непреклонного родственничка. – Выручай. Сегодня отстреляюсь, а завтра к тебе. И датчик заменишь, и свечи и какое-то там реле!

– Бензонасоса, – сообщает, выныривая из плена вязаного шарфа, но к моему сожалению, соглашаться не спешит. – И не проси. Ключи давай, а сама на такси.

И почему такой упёртый? Ни сострадания, ни даже малейшего намёка на желание помочь ближнему. Лишь прямая спина и взгляд колючий, как этот кусающий щеки мороз. Словно всё детство бабушкину болтовню о милосердии он пропускал мимо ушей, что, впрочем, вполне возможно, иначе бы не стоял сейчас истуканом, а уже взялся за дело, спасая и младшую сестру, и разваливающуюся на глазах память о нашей бабуле.

– Вот убьёт меня Пермякова, ты будешь виноват. Ещё и перед родителями краснеть придётся, что бросил меня на растерзание тигрице!

А за Танькой не заржавеет – я всю неделю отлынивала от помощи в приюте, тратя всё свободное время на своего Незнакомца. То в больницу нужно, то в магазин за вещами первой необходимости, то ту же Герду излечить  от последствий её затянувшегося ожидания. А после, когда на город уже спускаются сумерки, обязательная проверка почты и посвящённых собакам пабликов. Безрезультатная проверка, ведь от двенадцати питомников мы получили отрицательный ответ, а на пост о породном клеймёном стаффе пока реагируют лишь мошенники.

– С чего ей тебя убивать?

Закатываю глаза, взирая на недотёпу, уже закрывшего капот моей ласточки и всерьёз вознамерившегося укатить восвояси, и зло бросаю в широкую спину очевидные вещи:

– С того, что к восьми я обещала ей  быть на Заводской. Пермякова уже неделю в одиночку обслуживает нашу ораву, – а это не так уж и просто с точки зрения энергозатрат. Тем более, когда, оттрубив смену в парикмахерской, берёшь клиенток ещё и на дом, всерьёз вознамерившись в новогоднюю ночь одарить игрушками семерых племянников. А она вознамерилась, поверьте, потому и пашет как лошадь, с трудом совмещая работу в салоне, приюте и… личную жизнь.

– Таня из-за меня три свидания отменила! У неё только жизнь начала налаживаться, ухажёр приличный выискался, а тут мы… Вера укатила в Питер к дочери, Яна и Света свалились с ротовирусом, а я, – припоминая, как он отнёсся к моему желанию спасти «бомжа», прикусываю щеку, на мгновение осекаясь. – А я с найдёнышем своим вожусь. Вот Таня и топит одна. Вань, ну, правда же, прибьёт, ты её знаешь.