– Не звонил? – Таня вонзает лопату в грязный рыхлый снег и, обхватив черенок обеими руками, прикладывается румяной щекой к шерстяной рукавичке.
– Кто? Если ты о Ваньке, то нет… Мне начинает казаться, что он меня избегает. Сегодня прислал сообщение, что уехал из города.
Даже машину бросил. Ушёл в подполье, умело, открестившись от тяжёлого разговора легендой о срочной командировке.
– Глупости. По-моему, это вполне ожидаемо, он же вечно куда-то мотается. Сань, – я пожимаю плечами, не зная, что возразить, ведь в этом она права, а подруга, глянув поверх моей головы, переходит на шёпот, – но я, вообще-то, о Мише спрашивала.
– Нет, – сдавленно, горько, с шумно покинувшим лёгкие воздухом.
– Ну и славненько, – с подбадривающей улыбкой, от которой чувствую себя ещё хуже.
Это же ожидаемо, да? Миша и раньше не баловал меня своим внимаем, а уж после Ванькиных стараний и вовсе не обязан… но всё равно гадко. Ведь головой понимаю, что этим и должно было кончиться, а душа всё равно не на месте. Не знаю, чего ждёт: его извинений за оскорбительные намёки; его причитаний, что я сама во всём виновата; его ненависти, ведь чтобы мне не говорили, Васнецов по-своему этой дружбой дорожил. Но ждёт преданно, заставляя с грустью вздыхать, едва вечерние сумерки и холодная постель отдают меня на растерзание назойливым воспоминаниям.
Всё же шесть лет приличный отрезок жизни, так просто не вычеркнешь. Не придумали ещё ластика, способного навести порядок в людских головах – подтереть ненужное, а после вписать что-то достойное бережного хранения в потаённом уголке памяти. Разве что лом, или чем там приложили моего Незнакомца?
Вспоминаю о нём, и машинально оборачиваюсь, мгновенно краснея от созерцания широких плеч, обтянутых тесной телогрейкой. Дыхание задерживаю, наблюдая за тем, как топор подчиняется мужским рукам, разламывая полено надвое строго посередине, и опасаясь, что бдительная Пермякова заметит моё смятение, резко верчу головой обратно – сугроб, лопата, и мои разношенные сапоги со сбитыми носами. Лучше уж ими любоваться, чем позволять сердцу и дальше взволнованно скакать под рёбрами.
Ведь изменилось что-то… Когда прижалась щекой к его крепкой груди, когда не в силах сопротивляться любопытству, провела указательным пальцем по аккуратной линии замысловатого орнамента на его руке. А стоило ощутить на своей коже шершавую горячую ладонь и вовсе всё стало каким-то сложным.
Он меня поцеловать хотел… Может быть, это лишь плод моей фантазии и не было вовсе тех нескольких секунд, когда наши взгляды сплелись воедино, но от ранившей меня мысли, что рискни он накрыть мои губы своими, я вряд ли стану сопротивляться, не по себе теперь. Потому что чистая правда это – тогда, обиженная на весь мир, разбитая осознанием своей ненужности, сопротивляться его пусть и братским объятиям не хотелось. Наоборот, прижималась так, словно это нормально – реветь, устроившись на его коленях, и не придавать значения растекающемуся по телу теплу. Даже когда в голове набатом звучал озлобленный голос Васнецова, близость Незнакомца не казалась мне неправильной… А стоило ему подскочить с кровати, метнуться к двери, спешно попрощавшись уже у порога, как правда с головой накрыла – мы чуть не переступили грань, перейдя которую и дальше спасать этого побитого жизнью мужчину будет не так-то просто. Потому и сторонюсь теперь.
