Я почти не ел, мне не хотелось отвлекаться и терять ритм изложения, который я смог поймать. Текст выходил сам собой. Я ни на секунду не задумывался, что мне писать. И не знал, что уже было написано. Казалось, я пишу ее всегда, просто в ней растворившись и став с ней единым целым.
По утрам, просыпаясь в пять часов, когда солнце еще было холодным и едва показывалось над нижним краем окна, я начинал писать. Не шел умываться и чистить зубы, не желая тратить на это время. Она мне казалась тогда важнее всего на свете, буквально всем, что у меня есть, хотя ее еще и не было. Я создавал ее по буквам, по строкам, по страницам.
То, что творилось вне ее, меня буквально уничтожало. Я не хотел туда возвращаться, не хотел быть в той реальности, к успеху в которой когда-то так стремился. Я хотел уйти оттуда и ушел в нее. Но реальность не отпускала меня до конца, она караулила меня на работе, когда я проводил совещания, она погружала меня в монотонные и бесчисленные презентации и переговоры, она говорила голосами моих близких, которые я не хотел слышать. Она приходила в образе моей жены и так и не родившегося ребенка, погибшего на днях. И я бежал от этой ужасной реальности. Бежал в нее, в свою книгу, и она обволакивала меня своим панцирем, засасывала в свою утробу, убаюкивала своим текстом.
И вот она готова. Сто страниц крупным шрифтом. Не слишком много, но и не так мало. И что же дальше?
Надо поесть. Да, я очень хочу есть. Все эти семь дней я не помню, чем питался и ел ли вообще. Вечерами я точно пил вино. По-моему, белое. Должно быть, от него я окончательно не пьянел, что позволяло писать дальше. Но оно точно давало силы. Словно горючее, оно проникало в мои вены, растекаясь по ним и согревая меня. Если бы не вино, то я бы, наверное, и не закончил ее. Хотя я не был пьяным.
Я распечатал рукопись и бросил ее в тумбочку стола. Пусть побудет там. Вылежится. А что дальше? Дать кому-то ее почитать? Не стоит. Я же не писатель. Я же никогда не умел писать. И даже сочинения в школе давались мне с огромным трудом. А тут целая книга. Хоть и небольшая. Кто бы мог подумать! Смех, да и только. Знал бы мой отец, перечитавший всю мировую литературу! Наверное бы, только усмехнулся. Нет, нельзя ее никому показывать. Лучше просто стереть файл и выкинуть рукопись. Тем более что она пока в одном экземпляре. Никто и не заметит. Только уборщица вечером удивится, убирая полное ведро бумаги, но ничего не скажет. Ей-то что. Мало ли в офисе бумаг выкидывают. Ладно, пусть пока полежит в тумбочке, не мешает ведь никому. А там посмотрим.
Прошла неделя, а за ней месяц, и тут случайно я вспомнил про свою рукопись. Открыл ящик стола – она так и лежала там. Словно я бросил ее туда только что. Может, дать кому? Из близких? Чтоб уж не засмеяли? Или в издательство файл выслать? Хотя какое там издательство? А что? Чем я рискую? Они все равно свою почту не проверяют. Это ведь все знают. Подумаешь – одним файлом больше, одним меньше. Все равно ведь не прочитают. Просто уничтожат в конце дня, на этом все и кончится.
Я открыл интернет и задал нужные параметры в поисковике. Через полчаса у меня были электронные адреса нескольких крупных московских и питерских издательств. Их набралось семь или восемь. Написав сопроводительное письмо, я прикрепил файл с рукописью и нажал «Отправить». Что ж, это, пожалуй, все, что я могу сделать для своего детища. На этом, пожалуй, и закончу с писательством.
