Незримому Собеседнику - страница 19

Я разрывался между своими планами и своим долгом перед семьёй. Но где-то в разрыве уже образовалась та единственная строчка, которая оживляла грядущий текст «И я свой выбор сделал». Но нет, я всё ещё не определился.

И вдруг мы встретились на концерте в зрительном зале. Надо ли говорить, что концерт для меня на этом был окончен? Ты была так близко и так далеко… И пожелание «пожалейте же вы меня» перестало иметь какое-либо значение. Оно перестало знаменовать слабость и призыв позволить быть слабой. И на первый план вышла та самая Сила, которая не позволяла мне сдаваться. А с ней пришли и первые Рифмы.

30 лет спустя после того памятного счастливейшего мгновения летнего вечера, когда я ехал с Отцом, он в тракторе, я в тележке на поселок, и около реки откуда ни возьмись Она идет себе в противоположную нам сторону. Я просиял. Я прошептал её имя, и смотрел вслед, пока было возможно, я пошел на концерт к ДА. Со смешанными чувствами.

Я покупал билет на концерт в Питере сгоряча, на Неё была открыта травля концерты отменяли, переносили, и душа моя рвалась поддержать. В день концерта, по дороге я узнал, что у Сестры Наташи поднялась температура, потому что она решила поехать домой до следующей процедуры, но не просто так, а через работу, т. е. помоталась, перегрузила организм ослабленный, что Её заметно подташнивает. И я чувствовал себя идиотом, пошедшим на поводу прихоти, потому что приезд именно сегодня – это дата концерта, и организаторы, конечно, заразы вместе со мной, потому что 13-го всё б было по-другому.

А тут в гостинице у меня не захотели брать деньги с 6-го, а взяли с сегодняшнего момента, т. е. тем более ничего я не терял. Правда, по дороге на концерт уже стало известно, что температура спала, и она немножко покушала, но не суть. В среду я не влился. Они там совсем другие, создают другую атмосферу, в которую я никак не мог вникнуть.

И вдруг капюшон. Она! Здесь! И мир перевернулся. Происходящее на сцене и вокруг перестало существовать. Я неотрывно наблюдал за Той, что скромно присела в десятке метров от меня, чувствуя всей кожей неловкость за столь дерзкое вторжение в Её личное пространство. Поэтому я вздрагивал, когда Она поворачивалась. Я вообще взялся дрожать, и кондиционер мне помогал в этом.

Я понимал, что если не буду контролировать и пытаться проговорить свои действия, то сомлею, и очнусь где-нибудь, где меня быть не должно, и лучше не думать дальше. Вот прав мой друг Саша Дюма, этому состоянию нужен был какой-нибудь исход, чтобы он меня не задушил.

И я ушел спасаться письмом, как бы оно ни сложилось, и примечанием. Но всё это, однако, лишь временная мера, потому что исход должен быть красочным, чтоб меня отпустило. К тому же я потерял аппетит, и вкус к расслабляющим напиткам, т. е. есть одно спасение – подобрать слова. За 30 лет-то это должно-таки случиться уже один раз.

Да, нет больше в Городе города. Ноги сами куда-то идут, по понятным им целям, сходить в магазин надо уговаривать. Глаза видят, что хотят. В парке пригрезилась засуха, земля вымораживается, а влаги дополнительной нет. На клумбах между Смольным и гостиницей стало жалко розы, у самого Смольного такой катастрофы не чувствуется.

И всё о Ней. А где о Ней, там про всё в ритме сердца и нерожденной книги. Нельзя сказать, что я теперь ничего не замечаю. Я замечаю как-то иначе, боковым зрением, и при этом иногда живее реагирую, чем обычно.