Незримому Собеседнику - страница 25

Я чуть не поверил Гончарову через мастерские приемы Михалкова и обаяние Табакова, что это из детства. Маменька. И всё само собой разруливается, что только ни пожелается, ну, разве что не надо Маменьку беспокоить, когда она спит. И даже покосившийся порог весьма кстати, можно покачаться с другом.

Но потом вдруг написал по другому поводу, что подростку не надо понимания. Без дополнений и комментариев. И вот, эта невостребованная энергия роста Обломова, который не готов её тратить на всякую светскость, который боится стать, и становится оторванным листом, и потерянность подростка сошлись в одной точке пересечения. В недолюбленности.

И он бы реформировал всё, конечно, сам в Обломовке, но как-то недосуг. И всё бы у подростка было б складно, если б не одно «но», он не может полюбить так, чтобы это чувство не разрушало его детства. Чтобы оно не разрушало в принципе. И ему не дано представить, что Любовь просто обязана многое разрушить, лишить невинности, и не факт, что это лишение будет приятным. Это как повезет.

Обломов привязан, подросток отвязан, и неизвестно, кому легче. Потому что это одинокий путь. Это путь своих ошибок. Возможно, потом кто-то скажет, что надо было строже. Продолжать не пущать, устраивать скандалы, наказывать. И ненависть свою к своим ошибкам, к тому, что не принимал заботу родителей, а они вполне приличные люди, и хотели добра, или сволочи, добра не додали, выместят на своих детях. Не важно как, будут слишком строги или слишком мягки. Но кто бы, что бы ни сказал, все мы соврём. И возможно, я сейчас напишу новый самообман, что единственный идеал того периода – это растущий организм, желания которого доминируют и над сердцем, и над разумом.

И если б я не жил там, где жил, и если б я только знал, что мое тело имеет право желать всех этих девушек, которых я желал в мечтах, то никакая АБП мне была бы не нужна с Её пониманием. И мои сверстницы, к Ней охладевшие в тот момент, когда я прикипел к Ней кипучей связью, помноженной на оптический обман, просто уже всё попробовали, что хотели, и пошли за своими желаниями.

Я со своими желаниями очень долго не мог договориться. Конечно, я и доспорить не мог с Маменькой, потому что не сознавал предмета своего спора. А он прост: «я Хочу». И в этом смысле я всё отыграл примерно в 18–19, когда приехал домой со сберкнижкой, а это было лето инфляции, поэтому на книжке было столько денег, сколько родители не накопили за всю жизнь (мне их потом хватило только на зимнюю куртку), когда я сказал Маме, что я хочу и поеду в гости, и если мне там предложат остаться ночевать, то я останусь. И Она меня выслушала без возражений.

Потом было разное. Но предмета спора уже не было. Я спорил сам с собой. Я не посмел найти себе Женщину, которой можно сказать «я тебя хочу», потому что она «как я». Я не посмел сказать ни одной Женщине, которой признавался в любви «я тебя хочу», а всё ходил вокруг и около, и выжидал, когда ж она найдет время меня послать к чертям собачим в глаза. Пока не встретил Её.

Она, конечно, к именно этим чертям меня не посылала, в глаза точно. Но, поскольку, разрешения я у Неё забыл спросить, желать Её или не желать, ставить ли Её в известность и каким образом, то посылания вовсе не отбили у меня охоту. И все остальные желания как-то нашли себя.

И вот это «я Хочу» играет со всеми нами злую шутку. Потому что так и не догнав своего организма, мы начинаем подозревать, что есть личности «которые всю молодость нам сгубили», как будто это было чье-то чужое решение, например, жениться. И даже если ты счастлив в семье, в карьере, то всё равно, это какой-то груз ответственности, а хочется юношеской беззаботности. Плотской ненасытности.