Незримые путеводители по человеческим судьбам - страница 17

Мия опустилась на спинку кресла и обняла маму.

– Ты всегда говорила мне, что истинное предназначение ткача – это создание человеческой судьбы.

– Так и есть.

– Сегодня мистер Перкинсон рассказал нам, что среди нас есть и те, кто не является опекуном. Он сказал, что многие не справляются даже с тем, чтобы уложить в сознании тот факт, что всю оставшуюся жизнь им придется нести ответственность за течение событий в чьей-либо жизни, и они отказываются от этого бремени. Кто-то перестает быть опекуном после внезапной или своевременной смерти подопечного, так и не сумев оправиться от потери. А кто-то просто не смог пройти обучение и стать достойным выпускником.

– Я не говорю всего этого, чтобы не напугать тебя. Преподаватели лучше знают, когда выдать вам ту или иную информацию. Все это, конечно, правда. Я знаю случаи, когда родители нарушали запрет и слишком много рассказывали своим детям. Эти дети никогда не работали опекунами.

Мия задумалась.

– Получается, что я не могу ждать от тебя правдивого ответа на свои вопросы?

– Почему ты так говоришь?! – обиженно сказала Эмма – я никогда не обманывала тебя. Просто я всегда говорила ровно столько, сколько тебе надо знать в том возрасте, в котором ты пребываешь.

Мия расстроено сползла с кресла и направилась к двери.

– Я всё поняла, мамочка.

– Поверь мне, для тебя будет лучше, если ты получишь ответы своевременно.

– Ты не говорила бы так, если бы знала, сколько вопросов вертится у меня в голове ежеминутно – ответила Мия и вышла из комнаты.

Эмма хотела окликнуть ее или догнать, но остановилась: "Что я ей скажу? Что я "могу" ей сказать?" – подумала она про себя – "Ничего" – удрученно пришел в голову ответ. Она снова открыла книгу в красивом переплете и стала читать.

Мия направилась к себе в комнату. Войдя, она рухнула на кровать и закрыла глаза. Внутри что-то изменилось. Впервые в жизни она обиделась на маму. Ей было горько испытывать эти чувства. "Какие чувства?" – спрашивала она себя. Немного порывшись у себя в душе, она нашла там два из них: первое – это негодование. Она от всего сердца негодовала на эти дурацкие правила, запрещающие в ее возрасте знать правду. Второе чувство было странное и более глубокое, чем первое. Это было чувство досады. Досады на саму себя за то, что она обиделась на маму. Ведь, на самом деле, она все прекрасно понимала и знала, что мама права, но в то же время, она по-детски упрямилась и не хотела соглашаться. Отсюда негодование и досада. На глаза навернулись слезы. Ей захотелось вытащить это чувство из груди, но оно не поддавалось. Слезы только разожгли его сильней. Так в слезах она заснула.

Когда она открыла глаза, она увидела свою подружку, озадачено стоящую рядом с кроватью, обратив взор на нее, и воплощающую собой огромное беспокойство.

– От чего ты плакала? – спросила она Мию и села рядом с ней.

Мия с грустью посмотрела на нее, села в кровати и, немного подумав, сказала:

– Сложно сказать от чего именно я расплакалась. После разговора с мамой внутри накопилась тяжелая горечь, которая никак не хотела исчезать, пока не появились слезы.

Подружка подсела ближе, и, хотя знала ответ на свой вопрос, все же спросила:

– О чем вы разговаривали?

Положив голову на колени и обхватив их руками, Мия закрыла глаза и сказала:

– Мы говорили о том, чего мне, как всегда, еще нельзя знать. Я спросила ее, почему она никогда не говорила мне о том, что я могу и не стать опекуном. Что мама ответила, я думаю, ты знаешь и сама.