Что они с ним сделали? Вдруг Нильс умрёт? Я не готов жить без него, без последней ниточки, связывающей меня с землёй.
Тогда-то последние события и накрыли меня волной. Я рыдал, уткнувшись Нильсу в грудь. И я плакал не только из-за мальчика, который, хоть и не приходил в себя, но дышал. Я выплакивал наш уютный уголок с женой, родительскую дачу, где я провёл детство, первые игрушки Нильса, собранные в чулане, электронные фотоальбомы на комоде. Всего этого нет. Только сейчас пустота в полной мере напомнила о себе бесконечным эхом бесконечных километров между неизвестной планетой и пространством, где когда-то располагался не просто маленький шарик Вселенной, а мой настоящий дом, моё прошлое. Почему мы не остались на ферме и не умерли сразу?
Омыв грудь Нильса слезами, я вскочил и принялся пинать стены. Я кричал что-то безумное, гавкающее, захлёбываясь собственной слюной. Босые ноги стучали по металлу глухо, и никто не ответил на мой выпад. Никто меня не расстрелял.
Едва успокоившись, я упёрся кулаками в стены и зашипел под нос что-то гневное.
– Пап… – услышал я позади слабый голос. – Прикинь, они гермафродиты.
И сквозь слёзы я сухо засмеялся. Обернувшись, упал на колени и подполз к Нильсу. Мальчик медленно моргал, обводя камеру рассеянным взглядом.
– Ты жив! Жив, мой малыш, – прошептал я и обнял сына. Не стал отрывать его тело от скамьи, накрыл собою сверху, стараясь защитить от серых гуманоидов, серых человечков, мать их!
– Я… так просто… не сдамся… – Слова давались Нильсу с трудом.
– Помолчи, побереги силы, – сказал я, вдыхая родной запах мальчика. Заберите его от меня, и я превращусь в безвольного смертника, а пока мне есть для чего жить!
Нильс рассказал мне о видениях. Придя в себя, мальчик сел, оперся спиной о стену, обхватил колени и заговорил. Над ним повис свет и группа серых гуманоидов что-то рассматривало, изучало. Они не делали мальчику больно, но, по его словам, будто выкачивали силы.
– Знаешь, на что было похоже, – произнёс Нильс. – Как в том журнале. Про уфологию. Я читал воспоминания людей, похищенных инопланетянами. Вот то же самое. Свет. Головы. Огромные чёрные глаза.
Я вздохнул, часто сжимая кулаки и борясь с желанием раскроить черепа всем ныне живущим гуманоидам.
– Мне так холодно, – вздохнул Нильс.
Губы мальчика отдавали синевой, сосуды на ногах проступили сквозь кожу. Я немедленно сел рядом и обнял Нильса. Сердце мальчика билось едва заметно, отсюда и озноб, хотя в камере по моим внутренним меркам стояло около двадцати пяти градусов тепла.
– Они точно не сделали тебе больно? – спросил я, растирая ладоши Нильса. Зачем спрашиваю? Всё равно, даже если делали, я ничем не смогу ответить.
– Я проголодался, – вдруг сказал Нильс. – Быка б съел.
Мой желудок тоже урчал, но нервы отбивали аппетит. Я сел на пол и попросил Нильса протянуть мне ноги.
– Я б тоже не отказался от бифштекса, – говорю и массирую ступни Нильса. Вспомнил, как часто делал массаж ног Римме. Она считала меня богом массажа, гуру для снятия усталости, мастером женских ножек, и так далее.
Я грустно усмехнулся и отогнал унылые мысли.
– Я вот что подумал, – сказал мальчик. – А вдруг они так и будут нас изучать, и мы нужны им только для опытов.
Что ответить? Правду и разрушить швы, связывающие Нильса со счастливым детством? Или соврать и оставить мальчика в счастливом неведении? Но отвечать не пришлось, снова открылась дверь и снова мы с сыном подпрыгнули.
