– Нет. Нельзя.
– Как скажешь, – грустно согласилась она. – Но ты же отдашь мне его ратуна?
– Да.
– И эту Венеру-Виолет?
– А ее – Хасану.
– Как скажешь, дорогой. Спроси, как он оказался в горах. Или, нет, спроси, где убежище Хольгера! Спроси и то, и другое!
– Эшива, он не скажет, где убежище его ратуна. Даже полугодовалый вампир знает, что нельзя…
– Это полугодовалый вампир-младенец – невинное дитя, он вообще ничего не знает. Вдруг получится? Уговори его, ты же умеешь!
Тидеман переводил взгляд с Эшивы на него и обратно. Пытался понять, о чем они говорят. Слово «ратун» он, конечно, знал. Так же, как слово «афат». И разобрал имя Виолет.
Для понимания явно недостаточно.
– Тидеман, расскажи, как ты попал в горы? – Заноза снова заговорил на нидерландском, – чем больше ты вспомнишь, тем лучше.
Он сам на месте Тидемана давно бы уже уперся. С фига ли два каких-то незнакомых мертвяка задают столько вопросов? Впрочем, он сам на месте Тидемана никогда бы не оказался, потому что по-английски говорят везде, во всем мире, и невозможно попасть в ситуацию, когда тебя никто не понимает, или когда тебя понимает только кто-то очень странный и подозрительный.
Хотя, конечно… не казался он парню ни странным, ни подозрительным. Тот проникся сразу, поймался на обаяние, так же, как ловились все. И готов был рассказывать что угодно. Отвечать на любые вопросы.
Если б еще он перестал надеяться, что они с Эшивой помогут ему вернуться к Хольгеру.
А толку от готовности отвечать было немного. Тидеман не знал ни географии тийра, ни географии, собственно, города. У него, как у любого вампира, было чутье на солнце – он всегда знал, где восток, но не мог вспомнить, не мог сориентироваться, в какую сторону они ехали из аэропорта. Понятия не имел, в каком районе остановились. И даже не мог рассказать или нарисовать, что видел за окнами дома, потому что его и остальных поселили в подвале. Комфортабельные подвалы – обычное дело для мертвяков. В Февральской Луне вон, тоже, хозяйские спальни расположены глубоко под землей. Так оно спокойнее.
– Там в клетках полно живых, – парень честно пытался вспомнить хоть какие-нибудь подробности, которые могли бы помочь, – дома их не держали вместе с нами, в одном помещении. А тут, наверное, места меньше. И еще, это были здешние живые, их уже здесь наловили. Они говорили на английском.
– Бродяги?
– Не знаю, – Тидеман озадачился, – у вас богатая страна, может здесь и бродяги ухоженные. Я не знаю, правда. Они все молодые, некоторые вообще дети. Твои ровесники. Такие бывают бродягами? У них же должны быть родители или опекуны.
Заноза поблагодарил Аллаха за то, что Эшива не понимает ни слова из разговора.
– Господин Хольгер, вообще-то, любит хорошую еду, – добавил Тидеман. – Дома все, кого мы съедали, были в розыске, у всех были семьи. Никаких бродяг.
В чем-то он был чересчур человечным, а в чем-то – даже больше вампиром, чем нужно. Не по своей вине. Если ратун учит най относиться к людям, как к еде, они именно этому и научатся. Да и с чего бы мертвым ценить чужую жизнь? Но надо быть очень могущественным или очень смелым… или очень тупым, чтобы регулярно заедать людей насмерть.
В подвале Тидеман просидел четыре ночи. Все верно, Хольгер прибыл в Алаатир пять суток назад. Заноза об этом знал: мистер Алаа сам позвонил ему, чтобы сказать, что художник прилетел. И что стоит, пока не поздно, отклонить приглашение на открытие его выставки.
