Нигде и никогда - страница 4

– Возможно, – согласился Лет. – Неукрадиземное. Подождиземное. И так далее. Интересно, кто давал названия? Были здесь автохтоны или планету колонизовали?

– Трудно сказать…

– Ты что-нибудь нашел?

– Достаточное количество развалин. Судя по всему, очень старых. Но ведь так сразу не определишь, чьи это города: аборигенов или колонистов.

– Конечно. Копать надо, изучать культурные слои. Попробовать навести справки через Информаторий. Займутся этим когда-нибудь, только ох, не скоро: слишком уж много таких! Бросили и исчезли, а почему бросили и куда исчезли – остается только гадать. – Лет задумчиво погладил воду и решительно поднялся. – Ну, ладно! Пошли, пора и за дело.

Он кинул кувшин на песок, посадил появившегося вместо карты Ухоглаза на плечо и, волоча ноги, направился к Камере.

– Где же я раздобыл эту карту? – размышлял он вслух по дороге. – Не припомню, хоть убей! Хоть ты лопни… Хоть ты землю ешь…

Он внезапно остановился и звонко шлепнул себя по лбу:

– А! Сдается мне, что это подарок бродяги Сата!

– Совершенно верно, – подтвердил Ухоглаз. – Там на другой стороне есть надпись: «Королю коллекционеров от Сата на память о встрече на Лилисе».

– Так что же ты молчал? – возмутился Лет. – У меня чуть мозги не вскипели, а ты и рад!

– Хоть что-то ты должен делать сам? – заметил Ухоглаз.

…Поздно вечером, подводя первые итоги работы над ксерскими документами, Лет удовлетворенно растянулся в воздухе и попросил Камеру сыграть что-нибудь на сон грядущий. Так он лежал, слушая музыку, сливавшуюся с шумом волн Черного моря, и уже в полудреме вновь вспомнил разговор с Мизи. Недовольно дернул плечом и сонно усмехнулся. Ох, уж эти землеманы! Миллионы миров разбросаны по Вселенной, тысячи цивилизаций входят в галактическое содружество. Они носят разные имена, как и планеты, с которых они вышли в космос, но нигде и никогда не было мифической прародины людей, планеты-праматери с очень общим названием, планеты под названием Земля.

– Легенды, легенды… – пробормотал он, повернулся на бок и заснул.

Солнце скрылось за лесом, но светлая полоса дороги еще виднелась в наступивших сумерках. Дорога устало расталкивала поле и неторопливо втекала под сосны, чтобы где-то далеко-далеко, изогнувшись в сотне поворотов и переползя через десяток деревянных мостиков над лесными ручьями, выбраться к бетонному чуду автострады. Там она замирала в изумлении, вслушиваясь в гул мчащихся неизвестно откуда и куда автомобилей, и ее теплая песчаная шкура, усыпанная хвоей и шишками, вдруг превращалась в холодный бетон, равнодушный к прикосновению колес.

Но все это было очень далеко, за лесом, а сюда не долетал рокот моторов. Он терялся среди сосен, глох в папоротниках, тонул в болотцах – и в поле под темнеющим небом было тихо. Длинные тела автомобилей со свистом стелились над бетоном там, за сотней поворотов и десятком мостиков, а здесь, на песке, еще не просохшем после короткого летнего дождя, четко отпечатались следы конских копыт.

Он присел, осторожно потрогал след. Песок послушно вдавился под пальцами, песок был шершавым и влажным, податливым и прохладным. Из такого песка можно было без труда соорудить башню на дороге, только – вот беда! – башня эта при солнечном свете потекла бы сыпучими струями к своему подножию.

Он бережно накрыл ладонью полукруглую гравюру, подаренную дорогой, выпрямился и медленно пошел дальше. Проплыл мимо сарай, в котором водились летучие мыши, и опять плотными упругими валами сдавили дорогу стебли пшеницы. Пшеница застыла в вечернем безветрии, но спокойствие ее было обманчивым: она просто ждала, когда совсем стемнеет, чтобы превратиться в море и выплеснуть к звездам жутковатый силуэт «Летучего голландца». И сосны прикидывались тихонями, шуршали, подражая камышам, а сами нетерпеливо тянулись к небу, мечтая ринуться вверх, подобно ракетам, как только погаснет бледная полоска на горизонте. И даже сарай был не прочь притвориться Таинственным островом, что укрылся где-то в безмятежных морских водах.