– Ну, все в сборе? Никто ничего не забыл? Герда, где цветы? Гаран, что там с лопатой? Ты же не оставил ее в гараже?
– Нет, все с собой, – глухо отозвался этот верзила Гаран, неловко топчась в луже у боковой дверцы катафалка. Хоть на катафалк не поскупились – наверное, отвалили кругленькую сумму, что бы покататься на такой необычной гробовозке, построенный на базе Harley Davidson.
– А машинка-то хороша, – довольно сказала Верин, проследив мой взгляд, – Красиво, да? Ты погляди на этот кузов!
– Да, вот только, я не уверен, что он нам нужен, – покачал головой Гаран, вытягивая огромную, как могильная плита, штыковую лопату, – Все эти расходы, понимаешь ли…
– Гаран, ты же знаешь, это не обсуждается, – строго одернула его мать – В этот день мы не должны думать о расходах. Похороны – событие важное. Такое случается раз в жизни. Тут не место скопидомству. Герда, где цветы? Неужели так трудно достать их из машины? Или ты хочешь, что бы мы тут до вечера провозились?
Герда – маленькое испуганное создание с круглыми глазами, затянутое в черную куртку, намертво вцепилась в венок, стараясь вытянуть его из катафалка, но упрямые лилии застряли, провалившись под кожаную обивку.
– Уже иду, мама, – проговорила она настолько тихо, что дождь заглушил половину слов, – Уже иду, иду…
– Рихард, помоги фрау Бруне выйти. Ты знаешь, у нее плохо с ногами, – распоряжалась Верин, поправляя шляпку с черной вуалью, падающей на капризное лицо, – А вы, бестолочи, поднимайте гроб. Чем раньше закончим, тем быстрее вернемся домой. У вас не почасовая оплата, если что.
Последние ее слова были адресованы четырем дюжим парням, выполнявшим самую черную работу. Они и землекопы, и могильщики и местные сторожи – поставишь им бутылку-две или потрясешь парой купюр перед носом, они что угодно сделают. Классический пример взаимовыгодных рыночных отношений. Могильщики побросали окурки в мокрые кусты, расправили плечи. Сырая земля чавкала под подошвами их тяжелых, облепленных грязью, помятых сапог.
Из машины возникло еще одно сморщенное существо. Фрау Бруна – яркое олицетворение таких понятий, как старость, немощность, глупость и болезнь Паркинсона. На ней болталось, словно на вешалке, черное траурное платье, а на худые плечи, словно на спинку стула, было накинуто длинное пыльное пальто. Просто прекрасно. Теперь полами она подметет всю грязь по дороге. Конечно, мелочи, но химчистки сейчас не дешевы… Пахло от нее нафталином, коньяком и сгоревшими вафлями.
Лицо Бруны не выражало ничего кроме презрения и негодования, словно ее оторвали от просмотра любимого сериала и заставили сидеть с ненавистными внуками. Господи, ну и морда.
– Пошевеливайся, мама! – прошипела Верин, брезгливо ступая по грязным лужам, – К вечеру дождь только усилиться, а нам еще ехать домой. Герда, Гаран, помогите же ей кто-нибудь!
Визгливый крик Верин еще долго стоял в ушах. И как можно только было превратиться в такую истеричку? Не удивительно, что второй ее муж пустил себе пулю в лоб, а третий сбежал на восток с какой-то красоткой. Любой на их месте поступил бы так же – тут даже спорить не приходится.
Шествие началось. Уродливо, неловко, криво. Гроб подняли, взвалили на плечи и понесли. Несли кое-как, и дважды чуть не выронили свою траурную ношу в грязную кашу обочины. Возможно, дождь может быть символом тоски и горя, утери и печали, но только не в этом случае – сейчас он вызывал только раздражение. Шипела под нос Верин, подтягивая полы своего пальто, семенил, едва поспевая за ней Рихард, загнанно поглядывая на хмурое небо, тащилась старуха Бруна под руку с внуком Гараном. Сгорбившись под тяжестью цветов шла Герда. В самом конце процессии неспешно вышагивали землекопы, попеременно прикладываясь к горлышку бутылки, отчего гроб беспощадно трясло. Расстояние в тридцать метров они преодолели за треть часа, пробираясь через канавы, лужи и мокрые заросли.
