Робертсон Дэвис «Мятежные ангелы»
«Итак, что мы имеем? – мысленно подытожил я. – История Советских Союзов в наших двух мирах практически не расходится до девяносто первого года прошлого века. Ну, насколько это можно было выяснить по моим «пристрелочным» вопросам и не то чтобы совершенному знанию истории. Ленин, революция, гражданская война, Сталин, Хрущев с кукурузой и «кузькиной матерью», Брежнев с бровями, Горбачев с перестройкой. Но вот в в августе девяносто первого все пошло немного по-другому. Трансляция «Лебединого озера» возымела иное действие, народ неожиданно поддержал ГКЧП, потом в течение двух лет продолжалось что-то вроде вялой гражданской войны, в результате которой Союз был сохранен, правда республик осталось не пятнадцать, а четырнадцать. Подробностей, кто куда разбрелся и как потом возвращался я пока уточнять не стал, слишком много лишней информации рисковало превратиться в голове в бессмысленную кашу.
До девяносто шестого страна огрызалась на мировое сообщество, на всякий случай намекая политикам и дипломатам капиталистов про «Периметр» и «Мертвую руку». Роман назвал это время «железный дуршлаг». Это примерно как занавес, но односторонне проницаемый. То есть, всем недовольным, сомневающимся и слабохарактерным предлагался вариант «чемодан-вокзал-ехай нафиг», а вот внутрь никого особенно не пускали. А в девяносто шестом генсеком ЦК КПСС стал Корней Романов. Такое вот совпадение, да. Но, как утверждается, ни с какого боку не родственник, только однофамилец. Предки из крепостных, в родословной – только пролетарии и инженеры. Это именно его профиль красовался на моей футболке третьим, рядом с Марксом и Лениным. И это он сформулировал концепцию «научного социализма», в которую советский народ, можно сказать, в едином порыве и устремился. Можно сказать, что наука стала новой религией. Ее поставили на алтарь, возвели ей множество храмов, и вся страна в едином порыве устремилась в светлое высокотехнологичное будущее. Я с некоторым сомнением огляделся. Почти ничего в кафетерии, в котором мы сидели, не демонстрировало, что технологически это общество превосходит то, откуда я прибыл. Никакого тебе сияния голограмм и дополненной реальности, да и летающих машин я что-то не заметил… Да что там! Даже выбоины на асфальте были примерно такие же, как я их и помнил.
И когда я хотел об этом Роману язвительно намекнуть, то вспомнил свое отражение в зеркале. Прикусил язык и принялся слушать дальше.
Дьявол, как водится, в деталях. Но разбираться в них я лучше буду потом, когда хотя бы в общих чертах буду себе представлять, куда это я попал.
Корней Григорьевич возглавлял страну до две тысячи двенадцатого, после этого была череда генсеков (пять штук), которых я не запомнил до две тысячи девятнадцатого. И только с девятнадцатого границы страны начали снова чуть-чуть приоткрывать. Впрочем, уехать из страны было просто весь этот период. Достаточно было просто подать голос, и тебя выпинывали за ближайший кордон. Вали, мол, мил человек, строить коммунизм – дело добровольное, так что нафиг нам тут балласт в виде тебя не нужен.
Подход был неожиданным, конечно. Впрочем, это по словам Романа все так было. Как дела обстоят на самом деле… Ну, хрен знает. Разберусь, но потом.
Хотя с информацией тут дела обстояли довольно странно. Что такое интернет, Роман знал, но относился к нему как к чему-то ненужному и мусорному. Вместо интернета в СССР работал БВИ – большой всесоюзный информаторий. Воспользоваться его услугами мог кто угодно, терминалы были во всех крупных учреждениях, на почтах, вокзалах, библиотеках и еще черт знает где. А пополнять информаторий можно было только после того, как ты получишь на это право, подтвердив свои знания и квалификацию.
