Она оделась в длинное простое платье в пол и накинула сверху плотную рыжую куртку с кучей карманов и кнопок. Куртка была велика, и Александр знал, почему. Знал, что когда-то эта вещь принадлежала другому, очень важному для Фимы человеку. Поэтому размер её совершенно не волновал. Хотя Александр и не знал, кому именно.
– Во сколько твоя электричка? – парень заставил себя перевести взгляд. Он уже чувствовал осуждение от цветов и терпеть этого не мог.
– Только что уехала, – девушка улыбнулась и обхватила себя за плечи. – Можно я тут подожду следующую?
– Мы можем нагнать её на следующей остановке!
– Да не парься, – она, наконец, обернулась к нему, и не смогла скрыть тревогу в глазах. – Я просто с тобой тут подожду, можно?
Сердце Александра пропустило первый удар, второй. Но потом он представил, как испугается Фима, если он упадёт тут замертво, что пришлось сердце завести.
– Тогда я сделаю нам чай, – сообщил он и поспешил покинуть теплицу, пока цветы не начали вслух говорить о том, какой он тюфяк и размазня.
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Сто семьдесят седьмой километр».
Арифметика выбрала свободную скамейку по ходу движения поезда и устроилась у окна. Саквояж, изрядно потёртый, но не побеждённый, покоился рядом с ней, наполовину спрятав выдвижную ручку.
«Совсем скоро», – думала девушка и чувствовала, как щекочет в животе предвкушение, сменяясь опасениями. А вдруг всё будет не так, как она себе представляла? Что если эта стажировка разобьёт ей сердце? Всё окажется не таким, как она представляла, а в сто, в тысячу раз хуже? Вдруг ей доверят только мыть чашки и никакой науки она не увидит?
«Ой, стоять, Зорька, – сказала она себе мысленно. – Конечно же ты сначала будешь чашки мыть, алло. Это нормально, кто тебя к реакторам сразу пустит».
Но тревожный холодок не унимался. Ослабнув на пару минут, он разгорелся с новой силой, добравшись до кончиков пальцев и ресниц. Фима вздрогнула и решительно раздвинула «лапки» на крышке маленького бидона, который стоял там же, между ней и саквояжем. Из бидона пахнуло парным молоком и сливочным маслом с корицей. Девушка опустила в плотную жидкость палец, провела им вдоль горлышка сначала по часовой стрелке, потом против неё. Наконец, трижды обмакнув, она облизала его и с наслаждением ощутила, как тревоги отступают на задний план.
Тётушка Негомила знала, что заговоренный напиток ей пригодится. «Как же здорово, что тётя настояла на этом», – благодарно подумала она, закрывая бидон. А ведь Фима сопротивлялась как могла. Ей всегда казалось, что легче выпить Маргариту из валерьянки и пустырника, чем тратить всё утро на своенравную корову и её дерзких членистоногих подружек. Но никакое успокоительное не даст ощущение внутренней уверенности и баланса, не выровняет душевные весы, как зачарованное утреннее молоко. Для получения этого средства ведьма должна прийти в коровник на рассвете, шестьдесят семь раз погладить каждый бок бурёнки костяной расчёской с кабаньей щетиной. После этого полагалось спеть корове, натирая её рога и гладя кормилицу по голове, а песня эта непременно должна быть искренней! Ведь только настоящие чувства пройдут через душу животного, успокоят тревоги и страхи, расскажут о том, как сильно люди ценят её и что забота их продиктована добром и любовью, а не простой механикой для выживания. После, всё так же с ласковыми песнями, доярка начинала собирать молоко – столько, сколько было нужно. Но, учитывая то, насколько муторной была подготовка к обряду, доили всегда от души и впрок.
