Никогда не играй в пятнашки - страница 3

Я нашёл её случайно, два года назад. Это было в Святом Питере, во втором великом гипере страны, городе, что раскинулся от Финского залива до Ладожского озера. Нашёл, когда искал способ сбежать из огромного города, окончательно проигранного, до краев заполненного тварями и серыми. Запад и север, Скандинавия, были давно потеряны. К югу широкая нежилая полоса лесов вперемешку с вымершими деревнями тянулась до скромного захолустного полумиллионника Пскова. И я бежал к конечной станции восточной ветки городской подземки, «Тихвинской», надеялся выбраться и податься в поля, что начинались на окраине, за пищевой промзоной, за отстойниками очистных, по краю Южной Свалки. Туда, где, как я слышал, возможно, ещё остались редкие поселения фермеров, нетронутые глобальной урбанизацией, а значит, скорее всего, пока живые. На одной из развилок подземки я заметил всполохи огня в боковом тоннеле. Это было странно – и пятнашки, и серые боялись открытого пламени. Я кинулся в тоннель, на ходу ещё сильнее сжимая Вепрев «палыч», ещё с теплом его руки на рукоятке. Свой я потерял, пробиваясь сквозь озверелые толпы серых. А ещё я потерял верного друга и напарника. Помимо кровоточащих ран на теле, терзала мысль, что без Вепря будет очень туго. За поворотом я увидел стайку из пяти пятнашек, которые окружили вжавшуюся в стену девушку. Та даже не отбивалась от них, а отмахивалась из последних сил каким-то самодельным факелом, а плевки почему-то не атаковали, хотя в прорыве им сносит башню. «Молодец, девчонка! Сообразила про огонь!» – пронеслось тогда у меня в голове. Я вклинился в стаю, сразу спалив троих. Остальные, как водится, пустились наутек.

– Ты что здесь делаешь?! – крикнул я ей, схватил за руку и, не дожидаясь ответа, потащил обратно к развилке. Она с испугом смотрела на меня, но руку вырывать не стала. И факел тоже не бросила. Из наших, – подумал я тогда. И не ошибся – Надя стала смотрящим. Вернее, единственной смотрящей, которую я знаю. Быть может, самой лучшей из всех нас. Она хорошо «слышит» тварей, в чём превосходит всех, и быстра как богомол, что для нас не прихоть, а жизненная необходимость, входной билет. А ещё она самая красивая, и не только среди смотрящих. Надя во всём для меня стала самая-самая. Смысл мой и самая суть. Моя Надя.

– Ну что там, Тон? Закрепил?

Джей Сорс, невысокий, сухопарый, лет сорока пяти на вид, в грязном джинсовом комбике, столь же чистой серой футболке под ним и каком-то затёртом пыльном, армейского вида, жилете поверх всего этого, стоял и смотрел вверх под свод тоннеля. На шее у него висели респиратор и защитные очки. Он вздохнул и устало покрутил головой, разминая затёкшую шею, потом снял замызганную кепку невнятного цвета с грубо пришитым к ней «вечным» небьющимся безыскровым фонариком Тьюринга, и вытер ею обширную потную лысину с ободком седых волос по краям. Затем он снова задрал голову. Наполовину скрытый в скале рослый напарник не отвечал, только что-то бормотал под нос на своём зулу. Наверное, молится своим духам, – подумал Сорс, – сколько хожу с ним, а что там у него в голове – чёрт ногу сломит, руку вывихнет. Вроде образованный, а всё туда же.

Джей сплюнул. Из дыры в потолке торчали только могучие ноги в видавших лучшие времена огромных армейских ботинках, размера сорок седьмого, да приличных размеров зад, обтянутый старыми спецназовскими штанами, местами протёртыми и не единожды штопанными. Ноги, широко расставленные, упирались в ржавую крышу списанного вагона подземки.