Несмотря на утомленность, Саймон расхохотался.
– Я знал, что есть какая-то причина, почему я до сих пор не уволил тебя, старый ты брюзга. Должно быть, это твое саркастичное чувство юмора.
– Милорд, могу ли я спросить? Женщина, что жила здесь, вернется или же вы с ней порвали?
Бейнс вел себя так, будто взорвется, если произнесет слово «любовница».
– А что?
– Отделка интерьера, сэр, хуже, чем просто ужасная. Я никогда не видел столько розового, пурпурного и малинового наряду с зеленым. Это выглядит так, словно кого-то стошнило после ночи кутежа. Единственная не богомерзкая комната – вот эта самая.
Камердинер прав. Вкус у Вивиан отвратительный. Когда он наотрез отказался от розового цвета и всякой мишуры в своей спальне, она надула губки. К сожалению, он уже успел дать ей карт-бланш на все остальные комнаты. Грандиозная ошибка.
Когда она вернется, с ней надо будет расстаться, но от одной мысли о ее театральной реакции у него запульсировало в голове. Саймон опустил ноги с кровати.
– Оставь как есть. Надеюсь, мы проживем тут недолго.
Бейнс еще какое-то время молча смотрел на него, словно ожидая объяснений, почему они вообще здесь оказались. Саймон ничего объяснять не собирался, а может быть, просто не мог. Предприятие совершенно дурацкое, вроде поиска иголки в стогу сена, однако сладострастный голос воровки, шептавший слово «покаяние» снова прозвучал у него в голове, когда он засыпал.
Бейнс продолжал на него смотреть.
– Ну, что еще?
– Ваше кольцо с печаткой, милорд. Боюсь спрашивать, что с ним случилось. Прошу вас, скажите, что вы не лишились его в каком-нибудь игорном доме.
Саймон потрогал шишку на затылке. Следовало бы оскорбиться в ответ на вопрос камердинера. Он чертовски хороший карточный игрок. Шулер, сказали бы многие, который никогда не ставит больше, чем у него есть.
После того, как отец фактически отрекся от него, Саймон воспользовался своими умениями за карточным столом, чтобы облегчать толстые кошельки тех, кто богаче, чем он. Эти выигрыши он очень толково вкладывал и сумел скопить состояние большее, чем то, которым обладал отец.
– Ты же знаешь, что я мастер карточной игры и никогда бы не проиграл кольцо. А теперь, если ты не против, я бы позавтракал без дальнейших допросов.
– Очень хорошо, милорд. – Уже у двери Бейнс резко обернулся: – Ваше имя упоминается в «Глоуб».
Саймон взял газету и просмотрел первую страницу. На прошлой неделе в палате лордов он произнес вдохновляющую речь в поддержку тюремной реформы. Саймон просмотрел страницу еще раз.
– На странице со сплетнями, милорд, – сказал Бейнс.
Скрипнув зубами, Саймон перелистнул страницы.
«Похоже, у лорда А. кровь сибиряка. Говорят, что Скандального Виконта видели, когда он греб в лодке по Темзе, одетый только в улыбку».
Что за невероятная чушь! Он действительно ездил в Путни кататься на лодке с еще тремя членами гребного клуба, но уж никак не голым. На улице чертовски холодно. В эту апрельскую погоду можно отморозить все на свете. Саймон вздохнул. Наряду с его собственными выходками, новость о том, что отец фактически от него отрекся, принесла ему известность, а газеты – дурную славу. Теперь, когда писать больше не о чем, они в попытках привлечь читателей публикуют самые неправдоподобные, щекочущие нервы истории о печально знаменитом лорде А.
В основном, во всяком случае в последнее время, он был человеком здравомыслящим… если исключить череду любовниц. В юности он вел себя довольно опрометчиво – изображал из себя конченого человека. Пил слишком много, желая разозлить своего положительного отца, ослепленного любовью настолько, чтобы не видеть того, что творилось прямо у него под носом. Но отец умер, а воспоминания… что ж, это просто воспоминания. И подобно небу, иногда они бывают ярче, чем в другие дни.
