Спустя девять лет, а именно 6 (19) января 1905 года, у Зимнего дворца при салюте из орудий от Петропавловской крепости случился странный инцидент. По недоразумению одно из орудий вместо холостого заряда оказалось заряженным картечью. Часть свинцовых пуль разбили окна дворца, другие же упали около беседки, где находился Николай Александрович с духовенством и придворными. Спокойствие, с которым император отнесся к происшествию, грозившему ему смертью, было до того поразительно, что обратило на себя внимание ближайших к нему лиц окружавшей его свиты. Сложно назвать человека, так реагировавшего на смертельную опасность, чувствительным меланхоликом.
Реакция Николая Александровича на объявление войны и военные катастрофы также не отличается разнообразием и эмоциональностью. В день начала Русско-японской войны военный министр А.Н. Куропаткин[41] записал в дневнике: «28 января 1904 г. На докладе 27 числа государь был бледен, но спокоен»[42]. Посол Германской империи граф Пурталес, сообщивший царю об объявлении войны в 1914 г., также отмечал это необычайное спокойствие, оно даже вызывало у него впечатление некой психической аномалии: «31 июля 1914 г. Царь спокойно выслушал меня, не выдавая ни малейшим движением мускула, что происходит в его душе… У меня получилось впечатление, что мой высокий собеседник либо в необычайной манере одарен самообладанием, либо еще не успел, несмотря на мои весьма серьезные заявления, постигнуть всю грозность создавшегося положения»[43].
Реакцией царя на поражение России в русско-японской войне аналогичная. Т. е. по сути, нет никакой реакции. Абсолютное, ледяное спокойствие. Вот запись в дневнике Николая: «21-го декабря. Вторник. Получил ночью потрясающее известие от Стесселя о сдаче Порт-Артура японцам ввиду громадных потерь и болезненности среди гарнизона и полного израсходования снарядов! Тяжело и больно, хотя оно и предвиделось, но хотелось верить, что армия выручит крепость. Защитники все герои и сделали более того, что можно было предполагать. На то значит воля Божья!»[44]
Такая же поразительная реакция и на известие о гибели целого флота в Цусимском сражении: «19-го мая. Четверг. Теперь окончательно подтвердились ужасные известия о гибели почти всей эскадры в двухдневном бою. Сам Рождественский раненый взят в плен!!
День стоял дивный, что прибавляло еще больше грусти на душе. Имел три доклада. Завтракал Петюша. Ездил верхом. Обедали: Ольга, Петя, Воронов – ком. Примор. драг. полка и его жена»[45].
Кстати, далее мы еще поговорим о странной манере дневниковых записей Николая Александровича.
Ну и наконец, чтобы подчеркнуть неизменность странного спокойствия в стрессовых ситуациях, расскажем о событиях, произошедших в конце жизни императора.
Поведение Николая Александровича во время отречения многих шокировало. Наиболее часто цитируется фраза официального историографа Ставки генерала Д. Н. Дубенского[46], произнесенная во время допроса в августе 1917 г.: «Это такой фаталист, что я не могу себе представить… он отказался от Российского престола, как сдал эскадрон»[47].
Один из охранников бывшего царя Ф. П. Проскуряков в своих показаниях отмечает: «Голос у него был мягким и ясным. Глаза голубыми. Когда кто-нибудь из наших обормотов, перебрав лишку, делал ему какую-нибудь пакость или хамил, бывший царь отвечал вежливо, тихо, но твердо»
