В какой-то момент невыносимая боль овладела её телом и разумом. Боль проникала в каждую клетку умирающего организма. И высасывала, высасывала, высасывала из этих клеток… что-то… Что-то, без чего человеку не жить.
Тогда, охваченная немыслимой агонией, моя мать не заметила начала схваток. Ребенок стал побочным эффектом её своеобразного представления о жизни.
Я появился на свет… Нет, не так, света там не было. Ни капли. Я родился. Просто вылез из нутра своей биологической матери посреди какой-то подворотни.
Она не выпускала меня. Наверное, это было последней (и единственной) неосознанной попыткой защитить ребенка. Не пустить меня в город Ангелов. Не дать познать его.
И все же вряд ли. Моя мать просто не могла контролировать своё тело. Её кости снова и снова перемалывали стальные жернова неизбежности. Её скручивало в узел и в мгновение распрямляло, как струну. Она остро чувствовала весь окружающий её мир. Почти, как под дозой, только избавившись от иллюзий и соприкасаясь с реальностью своими идеально голыми нервами.
Обливаясь потом и слезами, моя мать все же смогла исторгнуть слабого недоношенного младенца в объятия бескомпромиссной жизни.
А потом она умерла. И мои громкие крики не смогли разбудить её.
Я все это забыл. Забыл каждую секунду. Забыл страх и ужас того времени. Несмотря на то, что они засели в подкорке головного мозга. И в самом сердце.
Несмотря на свою отличную память, я никогда не вспомню постыдного прошлого.
Я прибавляю звук автомобильной стереосистемы, отрешаясь от всего вокруг.
В темном мире без небес
Нету солнца, нету птиц.
Вечно спит зеленый лес,
И не видно светлых лиц.
Церкви, храмы без крестов.
А на упавших куполах
Вереницы матных слов…
Отличный натюрморт получается… Или пейзаж… Не знаю, как правильно назвать подобный жанр живописи. Нашу жизнь нельзя переложить на бумагу или рассказать словами. То, что твориться внутри нас, не доступно окружающим. Нормальным людям. Каковыми они сами себя считают.
Ну а мы не такие. И нам никогда не стать «нормальными». Гнетущая нужда настолько сильно сковала нас по рукам и ногам, что её не разбить ни топором, ни электрогидравлическим буром, ни здравым смыслом.
Извините, в отличие от вас, мы слишком плохо корчили из себя добряков. И слишком мало лицемерили.
Я на месте.
Встреча с заказчиком (хотя сам он, конечно, не появится) пройдёт на заброшенном железнодорожном вокзале.
Когда-то здесь ходили поезда и работали люди. Сейчас вокзал опустел и находится в довольно-таки плачевном состоянии.
Здесь была крупная железная дорога. Но рельсы её растащили на металлолом. А шпалы так и остались гнить в земле, становясь частицами неплодородной почвы.
Все вокруг густо заросло, превратив здание железнодорожного вокзала в один из этих древних индейских храмов, затерянных среди джунглей. Такой себе склеп на тысячу мест. Отель для призраков и их воспоминаний.
Я паркуюсь чуть в стороне, чтобы машина не бросалась в глаза. И направляюсь к покосившемуся зданию. Я вынимаю пистолет из кобуры и снимаю с предохранителя.
Как и рассчитывал, я прибыл раньше оговоренного времени. Но с такими людьми, как мой заказчик, всегда нужно держать руку на пульсе. А лучше на рукоятке Кольта.
Это место не вызывает чувства безмятежности.
Дождь начинает постукивать по ржавой металлической крыше. Неясные скрипучие звуки источают зловоние угрозы. Воздух влажный и напряженный.
