Чтобы не расторговаться полностью (ведь ему нужен был еще день для подтверждения своих наблюдений), Гоэмон быстро свернул торговлю, сказав, что его ждут в другом месте. Но он пообещал женщинам, которые не успели прицениться и сделать покупки, что вернется сюда завтра. Опыта торговли у юного синоби не было, и он с огромным удивлением наблюдал за бестолковой женской суетой. Прежде чем купить что-то, каждая должна была в обязательном порядке осмотреть и ощупать (некоторые делали это почти благоговейно) все вещицы, которые лежали в коробе. А потом долго обсуждать с подругой качество и красоту какого-нибудь гребешка, который, на взгляд Гоэмона, вообще не представлял никакой художественной ценности – просто нужная в хозяйстве вещь.
И только позже, уже в доме госпожи Хотару, он наконец понял, почему вызвал торговлей резными безделушками такой ажиотаж у соседок чиновника. Жена самурая обычно редко покидала дом; для нее даже поход на овощной рынок был событием, так как для этого существовали служанки. Как только она получала из рук свекрови самодзи – деревянную лопаточку, которой раскладывают рис, дом полностью занимал все ее время. На нее были возложены все заботы о домашнем хозяйстве. Ей был полностью доверен и семейный кошелек.
Но при всем том жена самурая, обычно представительница аристократического семейства, умела понимать и ценить прекрасное. А уж изделия одноногого резчика из клана Хаттори, даже примитивные гребешки, были изысканны и совершенны и несли на себе печать большого мастерства.
Для дочерей самураев не было школ, их обучали на дому. Плохо образованную жену муж мог выгнать из дома, и это побуждало женщин старательно учиться. От окружающих они постигали навыки ведения домашнего хозяйства, учились быть хорошими женами. Приходящие учителя обучали их грациозному исполнению традиционных ритуалов, таких как аранжировка цветов, чайная церемония, а еще танцам, пению, игре на музыкальных инструментах. Они учились писать нестрогим японским стилем, а не уставными китайскими иероглифами, читать романы и стихи, и даже сочинять хокку и танка. Поэтому не было ничего необычного в том, что жены самураев, наученные ценить прекрасное, столь живо и долго обсуждали поделки, лежавшие в коробейке Гоэмона.
Засыпал юный синоби в полной уверенности, что свое задание он выполнит. То, что его фантазия собиралась предложить жителям квартала, учитывая кто там живет, несомненно, должно сработать в лучшем виде…
Следующий день мало чем отличался от предыдущего. Короб опустел быстро. На этот раз Гоэмон по времени пришел как раз к страже Овцы. Но в доме чиновника-самурая людей не прибавилось. Значит, он родом не из Киото, решил юный синоби, и его родители живут отдельно. Да и сам он, скорее всего, обедал в другом месте. И Гоэмон даже догадывался, где именно. Похоже, девица, к которой он захаживал, была его наложницей.
Богатый человек в Нихон мог иметь несколько наложниц, но жили они вне семейного дома, в своих собственных, обычно родительских домах. Жены самураев относились крайне снисходительно к таким похождениям мужа. Более того, не забавы мужа на стороне, а проявление ревности жены в глазах японцев выглядело чем-то постыдным.
Распродав товар, Гоэмон удалился восвояси, весело насвистывая какой-то легкомысленный мотив. В голове он уже нарисовал план усадьбы самурая и в деталях представлял весь маршрут, который должен был привести его в спальню чиновника. По здравому размышлению, Гоэмон решил, что только там может храниться драгоценный свиток. Ведь ночью, когда наступает время воров и разбойников, он должен всегда находиться рядом с хозяином дома – и на случай пожара, и если в жилище заберутся убийцы. А то, что за ворованным свитком могут пожаловать те, кому он принадлежал, притом с намерением отомстить, самурай должен был предвидеть, так как он совсем не походил на глупца.
