Или Tesla Bot – человекоподобный робот, что должен был, по словам Маска, "избавить нас от скучной работы". Заратустра видит его на презентациях: он машет руками, танцует под синтезаторы, вызывает аплодисменты. Но за кулисами – пустота: он не может поднять сумку, не умеет думать, не меняет жизнь. Это не слуга сверхчеловека, а кукла для шоу, симулякр полезности, чья ценность – в просмотрах, а не в деле. Технологии есть, они блестят, но они не работают на человека – они работают на зрелище, на поддержание мифа о прогрессе, что давно выдохся.
В киберпанке герои были повсюду: Кейс из "Нейроманта", взламывающий сети, Деккард из "Бегущего по лезвию", ищущий правду в глазах репликантов. Даже в их поражениях был вызов, в их тоске – величие. Нищепанк же – мир без героев. Здесь нет места подвигу, потому что нет врага, с которым можно сразиться. Алгоритмы, что правят жизнью, невидимы и безлики – их нельзя взломать, как в киберпанке, только лайкнуть или прокрутить. Роботы, что могли бы стать партнёрами, стоят в углу, как забытые игрушки. Люди, что собирают машины или смотрят на ветряки, не бунтуют – они просто живут, день за днём, в тени технологий, что не облегчают их ношу, а добавляют к ней усталость.
Заратустра видит человека с лопатой – не символ труда, а символ resignation, смирения. Этот человек не мечтает о Марсе, как Маска, не ищет смысл, как репликанты Дика. Он копает, потому что так надо, потому что ветряки не заменят его рук, а угольные ТЭС не согреют его дом без его пота. Технологии есть – они гудят, светятся, вращаются, – но они не для него. Они для элит за заборами, для тех, кто может позволить себе мечтать о "Метавселенной", пока он считает копейки на бензин. Это не антиутопия тирании, а антиутопия равнодушия, где герои невозможны, потому что нет ни битвы, ни надежды.
Мартин Хайдеггер говорил о технике как о способе раскрытия бытия, о том, как она может открыть миру его сокровенное. Но в нищепанке техника не раскрывает – она скрывает. Ветряки и ТЭС, роботы и дроны – это не мост к подлинности, а ширма, за которой человек теряет себя. Хайдеггеровская "забота" – стремление быть в мире – тонет в шуме алгоритмов и лязге машин, что существуют ради себя. Ницшеанская воля к власти, что могла бы родить сверхчеловека, уступила место воле к выживанию, к мелочному комфорту, к экрану, где танец робота важнее его бесполезности.
Заратустра чувствует эту пустоту. Он видит мир, где технологии есть, но не работают на человека – они работают на иллюзию, на поддержание декораций, за которыми нет ни сцены, ни актёров. Это антиутопия без героев, потому что героизм требует цели, а здесь цель растворилась в симулякрах. Ветряки крутятся, уголь горит, роботы танцуют, а человек остаётся внизу – не сверхчеловек, не киборг, а просто зритель, чья жизнь проходит в тени машин, что забыли, для кого были созданы.
Нищепанк – это не крах технологий, а крах их смысла. Заратустра, спустившись с гор, не нашёл ни сверхчеловека, ни киберпанковских бунтарей. Он нашёл мир, где прогресс стал антиутопией без сюжета: нет злодеев, нет героев, только равнодушные механизмы и люди, что смотрят на них без вопросов. Технологии есть – они гудят, светятся, обещают, – но они не работают на человека. Они работают на нищету духа, на вечное "завтра", что никогда не наступит. И Заратустра уходит прочь, оставляя за спиной этот пейзаж – поле теней, где даже тень сверхчеловека давно истаяла в дыму.
