Щелкнул замок, и в камеру вошел ажан, которому предстояло проводить его в аэропорт. Несмотря на штатский костюм – легкие брюки и спортивная куртка, – сразу было видно, что это полицейский. С таким же успехом он мог надеть и балетное трико.
А как пахло на улице! Уэсли уже забыл, каким бывает свежий воздух.
Они сели в обычную, не полицейскую машину. Уэсли поместился на переднем сиденье. Пузатый ажан, пыхтя, с трудом втиснулся за руль. Уэсли взглянул на его перебитый нос и хотел спросить, доставалось ли ему хоть раз пивной бутылкой по голове и приходилось ли убивать человека, но потом решил, что лучше поговорить о чем-нибудь другом.
Ажан опустил в машине все стекла и медленно поехал по петляющей горной дороге.
– Погодка-то какая, а? – заметил он. – Сейчас мы с тобой отлично прокатимся. – Задание предстояло нетрудное, и он старался извлечь из него максимум удовольствия. Час был ранний, но от ажана уже пахло вином. – Итак, с Францией ты прощаешься. Очень жаль. В следующий раз будешь знать, что драться надо без свидетелей, – засмеялся он своей же шутке. – Что ты собираешься делать в Америке?
– Держаться от полиции подальше, – ответил Уэсли.
– Вот это молодец, – похвалил его ажан. – Жена все пристает: «Поедем в Америку, поедем в Америку!» На полицейское-то жалованье, представляешь? – Он искоса взглянул на Уэсли. – А твой дядя – человек состоятельный? – спросил он.
– Миллионер.
– Сразу видно. – Полицейский вздохнул, посмотрел на свою помятую куртку. – Мне нравится, как он одет. И чувствуется, что человек влиятельный. Потому тебя и отправляют домой.
«Домой – это сильно сказано!» – подумал Уэсли.
– Ничего, скоро приедешь к нам туристом и будешь сорить деньгами, – добавил ажан.
– Если у вас до тех пор не будет революции, – сказал Уэсли. В тюрьме он познакомился с двумя людьми, которые заявили, что они коммунисты и что скоро начнется революция.
– Насчет этого помалкивай, – угрюмо предупредил его ажан. – Особенно в Америке. Не то они отвернутся от нас. – И, озабоченный плохим мнением американцев о французах, добавил: – Уж не собираешься ли ты дома рассказать газетчикам, каким пыткам подвергали тебя во французской полиции, чтобы заставить сознаться?
– Мне не в чем было сознаваться, – ответил Уэсли. – Все видели, как я ударил salaud[21]. Хотя, конечно, можно рассказать, как один из ваших приятелей задал мне трепку в машине по пути в префектуру, – усмехнулся он. Ему было радостно после проведенных за решеткой недель ехать по сельской местности, мимо увешанных плодами деревьев и покрытых цветами полей. А неторопливая беседа с дружелюбным ажаном давала возможность не думать о том, что ждет его в аэропорту и в Индианаполисе.
– А ты чего хотел? – обиженно спросил ажан. – Тебя при всем честном народе какой-то сопляк одним ударом посылает в нокдаун, и чтоб ты потом ехал с ним в темной машине и не поквитался?! Все мы люди.
– Ладно, – великодушно согласился Уэсли, – буду молчать.
– Ты парень неплохой, – сказал ажан. – В Грасе о тебе хорошо отзываются. Я видел типа, с которым поссорился твой отец. Он выглядел так, будто побывал под поездом. – Ажан кивнул как человек, знающий толк в этом деле. – Твой отец лихо его разукрасил. Очень лихо. – Он снова искоса взглянул на Уэсли. Лицо его было серьезно. – Этот тип известен полиции. С плохой стороны, – добавил он. – Но пока ему удается уходить от наказания, которое он давным-давно заслужил. Он связан с опасными людьми. Тебя высылают отсюда не только ради поддержания порядка во Франции, но и ради твоей безопасности.
