Нисшедший в ад - страница 39

– Опасно то, что народ за Ним идет, народ темен, невежественен, – сказал смущенный и немного сбившийся Каиафа.

– Он в самом деле исцеляет больных, воскрешает мертвых? – с усмешкой спросил Анна. – В чем заключается эта комедия? Как Он мошенничает?

– Если Он – мошенник, то весьма искусный, – сказал Каиафа. Он поднялся с ложа и стал расхаживать по комнате, то ли для того, чтобы размять затекшие ноги, то ли под воздействием мучившей его мысли. На его лысеющем лбу отсвечивали блики огней, и Анна некоторое время был прикован взглядом к этим бликам. – Он лишь касается больного или мертвого Своей рукой. Больной тут же выздоравливает, а покойник встает – жив, здоров, словно смеется над нами. Это проверяли. Больные действительно были больны, у них и свидетели есть, и что обидно – надежные. Относительно же покойников – то хотя мы, саддукеи, и не верим в воскресение… Да вот, в Наине. Уже вынесли покойника – какого-то мальчишку, чтобы нести его к месту погребения, а этот Иисус остановил похороны, и мальчишка встал, как ни в чем не бывало. Свидетели – наши люди. В Капернауме настолько плохо обстоят дела, что этот город уже называют Его городом. А после воскрешения дочери местного начальника синагоги, сей последний совсем с ума сошел. Он закрыл жертвенник! Пришлось снять его с должности. Мир перевернулся. Я не понимаю этого! – вскричал Каиафа, и в отчаянии снова возлег напротив возлежащего тестя.

– Вздор, мой милый: мир не перевернулся. Мир такой же, каким создал его Бог Яхве за шесть дней. Он его создал, Ева, прародительница наша, сглупила, вот с тех пор мир и не менялся и не переворачивался, лишь одежда на телах наших изменилась да жить мы стали удобнее: не в райских садах, хе-хе, не в хижинах, а уже и дворцы себе можем позволить. Пей вино, Каиафа. Ты очень бледен. Или налей себе «Фалерно», – усмехнулся Анна.

Анна уже во второй раз позволил себе намекнуть на то, что должность Каиафы – пустая формальность, и самолюбивому первосвященнику снова стало немного не по себе, что, вероятно, опять отразилось на его лице, потому что Анна шире раздвинул в усмешке свои длинные тонкие губы и сказал:

– Ты очень волнуешься, Каиафа. Первосвященник должен быть всегда спокоен. Пей вино!.. Ну что там еще натворил этот Мессия? Почему столько шума в Иерусалиме из-за одного проходимца?

– Он еще до Иерусалима натворил, – немного сбивчиво начал Каиафа, но потом поправился и стал говорить ровнее, вполголоса: – А в Иерусалим вошел и начал сразу со скандала. Торговцы толпами идут жаловаться в синедрион. Говорят, Храм грозился разрушить, если они не уберутся, а некоторые говорят, что чуть ли бичом их не избил. Бунт, не иначе. Столы опрокинул, деньги рассыпал. Скот ревет, а торговцы и слов лишились: глаза закрыли, уши заткнули и бегом из Храма. Кто по дороге опомнился, а кто уже и дома у себя. Жалобы, свидетели. Такой гам, что я велел уже никого не пускать.

– Как интересно! – сказал Анна.

Вино красное, как кровь, отразило огонь светильников, и Каиафа, взяв чашу, выпил его залпом.

– Вот и хорошо, – одобрил Анна, наблюдавший за действиями Каиафы.

– Не успел утихнуть этот скандал, так Он пошел в купальню Вифезда, где источник целебный, в этот «дом милосердия», и там чуть ли не всех исцелил. Владелец купальни потерпел убытки, тоже жалоба от него. Потом у этого Иисуса так закружилась голова от успеха, что Он пошел еще и в купальню Силоам. И от владельца этой купальни есть жалоба. Там Он исцелил одного слепорожденного. Тот прозрел, теперь стал зрячим и наглым в придачу. Его взяла храмовая стража. Начали допрашивать – а он в крик. Родителей его допросили, свидетелей – соседей, и в купальне он известен. Действительно, он слепорожденный. А этот слепорожденный так раскричался, что его чуть ли не палками выгнали на улицу, а он и там еще возмущался. Мол, он Его не видел, потому что, когда он умылся в купальне, как сказал ему Иисус, то Того уже поблизости не было, но если бы и видел, то все равно бы служителям Храма ничего не сказал, поскольку Иисус очень хороший человек, а мы все – доносчики и палачи. Так и сказал.