– Я в школе работала.
– Во-во, еще хуже, с дебилами этими…
– Никакие они не дебилы, нормальны ребята. И вообще… мне нравилось.
Черт, опять не то сказал. Как это у других получается, у того же Андрея, вот уж людей убалтывает, как под гипнозом, ей-богу… Пылесосы свои продавал, у тетки какой-то ковер почистил, открывает пылесос, там шерсти с полкота дохлого… Ничего, и Рустам выучится, и к нему будут толпами ходить…
– Давайте я вам все-таки… чаю налью.
Заходит за спину женщины, щелкает чайником. Засуетилась… чш, чш, только не оборачивайся…
Рустам взводит курок…
Рустаму страшно.
Первый раз по-настоящему страшно.
Нет, всякое, конечно, бывало… сколько раз ходил на краю пропасти, сколько раз уже ждал звонка в дверь, день добрый, вы арестованы…
Но такого…
Такого еще не было.
Сидит, смотрит на кровавую кляксу на полу, теребит в руке револьвер. И ведь не скроешь, вот они, белесые кусочки мозга…
А сейчас придут эти… эти…
И что им Рустам скажет. А говорить что-то надо будет. Грязно сработано. Очень грязно. И ведь до чего обидно-то, сколько стрелял быдло всякое, графоманов, поэтиков мелкого пошиба, бумагомарателей… всегда чистенько, без сучка, без задоринки. А тут на тебе…
Такой мозг испортил…
Или спрятать женщину эту совсем, зарыть где-нибудь, типа, ничего не знаю, вот, двое приходили, двоих ухлопал… Уж патроны-то в пушке проверять не будут…
Хлопнула дверь. Они не звонят. Они приходят… вот так…
Рустам вытягивается в струночку, кланяется. Кланяться никто не просит, но все-таки… начальство, все-таки… а как еще, руку им не пожмешь…
Заходят. Что заходят, заползают, что-то членистоногое, членисторукое, кольчатое, извивается, хлопает по линолеуму.
– Вот… пожалуйста. Сто восемь сосудов…
Сто восемь… черт, надо было сказать – сто семь…
Они смотрят. И странно, что смотрят непрозрачные сосуды, и видят, черт возьми, видят, что в них… Как они вообще делают, чтобы мозги не портились… формалином, вроде, не пахнет…
Кольчатый-перепончатый замирает перед последним сосудом. Рустам холодеет. Стучит по клавишам битого жизнью компа.
Черт…
В сто восьмом мозг поврежден.
Рустам вздрагивает, как от пощечины.
– Ну… да.
Кольчатый еще раз считает сосуды. Разворачивает мешок на груди, отсчитывает пятитысячаные банкноты. Черт, и за эту заплатил, поврежденную… Во народ… Спросить бы, чего они потом с мозгами делают… лучше не спрашивать. Меньше знаешь…
Вы молодец, Рустам.
– А-а… рад стараться.
Лучший работник.
– Неужели…
Вот оно как… мучился, сомневался, терзался… Чувствовал себя никчемным… все, наверное, через это проходят, кажется, что у тебя ничего не получается, все испортил… а тут – лучший работник.
Чаю им предложить… какого чаю, для них тут какую-нибудь серную кислоту держать надо… или плутоний обогащенный…
Снова кольчатый червь присасывается к клавишам, выщелкивает:
У нас к вам деловое предложение.
Так… хватаемся за предложение, не выпускать ни за что.
Когда вам удобно с нами встретиться?
А разве мы сейчас не встречаемся? – так и хочется спросить. Не спрашивает. Отвечает:
– Хоть сейчас.
Членистоногие грузно поднимаются, невнятным жестом зовут за собой. Рустам идет – медленно, как по воздуху, не оступиться бы, не… Черт, чего ради я всего бояться начал, не маленький, чай… нет, Андрейка наглее… пробивной… Ничего, наглость – дело наживное… Уж медведей на мотоцикле учат кататься, а человек и подавно всему научится…
Входите.
Первый раз Рустам входит в святую святых, в темный шар, зависший над поляной в лесу. Боязно. И опять же боязно – как войти, как сесть, как лечь… свернулся в какую-то немыслимую позу, ничего, вроде, молчат, терпят…
