Он говорит так, словно это чудо, поэтому я показываю величайшее изумление.
– Невероятно! – восклицаю я. Вот это чудо!!!
– Вот-вот. Мы начали перезваниваться, потом я ездил к ней, она – ко мне, некоторое время мы пожили в Бостоне, а потом переехали сюда. Мы действительно хотели создать семью.
Теперь он погрустнел – теперь и я унылая как серое небо.
– Прости. Можно спросить, что между вами произошло?
Он говорит целых десять минут, рассказывая о совместном лечении от бесплодия, эндометриозе жены и так далее, и тому подобное, кучу всего, в общем. Я напоминаю себе, что мы пытаемся пройти ту громадную дистанцию со скоростью света. Я само сочувствие. Да. Именно так.
Но я хочу знать о машине. И почему он не вернулся в Нью-Йорк.
Это нечестно по отношению к Джонатану Филдзу, что мне скучно. Он просто отвечает на заданный мной вопрос.
Наконец он останавливается. Он поднял наши отношения на ступеньку выше. Я смотрю, как он встает и уходит, и думаю, что мне нравится его походка и что он хороший мужчина. Он любил свою жену. И хотел воспитывать детей. Его родители любили его настолько, что разрешили ему жить с ними после окончания колледжа. Он хороший человек, и я из кожи вылезу, но постараюсь увлечь его.
И вдруг мысли перескакивают на другое. Я думаю о сестре и о том, что встреть я ее сейчас, то ни за что бы с ней не подружилась. Не то чтобы она мне не нравилась, но мы настолько разные, что раздражали бы друг друга. Она осуждала бы меня, а я – ее, у нас начались бы девчачьи разборки и все в таком роде. Но она – моя семья, родная кровь, и я никогда не брошу сестру. Даже через миллион лет. То, что могло бы раздражать меня в ней, я нахожу милым. Не знаю, чувствует ли Роузи ко мне то же самое, хотя надеюсь на это. Даже если я снова уеду, частичка меня навсегда останется с ней, а ее – со мной.
Ей первой я звоню, когда дело пахнет жареным. Как я поступила меньше двух месяцев назад. Она примчалась как молния.
Так как же насчет любви между чужими людьми? Что заставляет людей, не членов семьи и не родственников, быть вместе и не расставаться? Просто лишь потому, что они так решили? Глотают ли они свои обиды от того, что вместе, когда хочется разбежаться? Жить с Роузи – не лучший выбор. Как и любить ее.
Потом я думаю о Джонатане Филдзе, его жене и всех тех годах, прожитых ими вместе. Неужели после всего она просто решила уйти? Вот так запросто. А может быть, нет. Может, я не знаю всей истории. Это только пока, полагаю.
– О’кей, – возвращается он. – Теперь моя очередь. – Он ставит напитки.
Я застенчиво улыбаюсь:
– О’кей. Пли.
– Тот парень из Нью-Йорка, о котором ты говорила по телефону… с ним у тебя было серьезно? Вы тяжело расстались?
Я стараюсь понять, что он хочет выяснить на самом деле. Способна ли я на длительные отношения? Люблю ли до сих пор другого? Или по-прежнему пытается узнать причину моего возвращения?
И отъезда.
– Да и нет, – начинаю я. – Мы встречались не так уж долго. У меня действительно были к нему чувства. Да, мне пришлось несладко, когда он порвал со мной. Думаю, что мы в похожих лодках, только моя, очевидно, меньше.
Он изучающе смотрит на меня.
– Ты говорила по телефону, он отправил тебе сообщение, что все кончено, а потом попросту исчез. Перестал звонить и писать. Ты пыталась выяснить, почему?
Я качаю головой.
– Нет. По-моему, если кто-то одним сообщением бросает тебя как кучу хлама, а потом испаряется, как он, думаю, это показательно. Что помешает ему поступить так снова? Уходить – плохая привычка, но если это уже привычка, от нее трудно избавиться.
