Щелк! Музыка оборвалась.
Дети оглянулись в сторону проигрывателя, там стояла Клавдия и с любопытством рассматривала затрепанную аудиокассету. Девочка растолкала детей и подбежала к нянечке с криками: «Отдай! Отдай!» Но Клава отстранила ее в сторону и прикрикнула, чтобы она не забывалась.
– Ты хорошо танцуешь, Аня, – сказала Клавдия, – но ты не станешь балериной. И еще магнитофон трогать нельзя!
Няня ушла, а девочка все стояла и со злобой в глазах смотрела на деревянную дверь с жухлой краской. Ноздри раздулись от глубокого и напряженного дыхания, а руки сжались в кулаки. Никто из детей ее не тревожил. В ней кипела затаенная ярость, которая обрушится на любого. Несмотря на худощавость, она стала крепкой девочкой. Жизнь в приюте заставляла бороться за себя. Она получила должную закалку, и с ней рисковали связываться даже мальчики. Гнев прорывался наружу. Аня подошла к магнитофону, швырнула на пол и с остервенением молотила его ногами.
Клава вернулась в кабинет. Она надменно посмотрела на кассету, прочитала: «Классика. Чайковский», – и положила на полку. Под ногами лежали разлетевшиеся листы. Клава нагнулась и принялась подбирать. Она подняла один, засмотрелась на фотографию и забегала глазами по графам печатных столбцов.
ФИО: Бумажкина Анна
Дата рождения: 28.04.1999
Пол: Ж
Мать: Бумажкина Е. И.
Отец: «прочерк»
Психодиагностическое заключение: Мать всячески избегала отвечать на вопросы. Говорила невразумительно и уклончиво. Призналась, что нечаянно уронила ребенка, когда та была совсем маленькой. С тех пор наблюдалось отставание в развитии. Отца ребенка не знает. Искать не решилась. До детского сада ребенок жил изолировано: гулять не ходил, ни с кем не общался кроме матери, все время проводил дома. Выявлены проблемы с социализацией: в детском саду ребенок ни с кем не игрался, шел на контакт исключительно с воспитателем. Наблюдается гиперактивность. При тестировании выявилось слабое развитие мелкой моторики…
Клава хмыкнула и положила лист в стопку.
– Тебе уже тридцать семь лет, а ты без мужа, без детей, гниешь в своем интернате для умалишенных! – слушала Клава в телефонную трубку и тяжело дышала, – и чего тебе не сиделось? Так хорошо было. Нет, тебе надо попробовать себя в литературе. Никогда ты меня не слушаешь, а я ведь ради тебя стараюсь!
– Мама, – прошипела Клава.
– Что мама?! Говорила я тебе ничего у тебя не получиться, никогда ты не станешь литератором, так и останешься старухой ненужной на попечении у мамки своей. А как я умру, так и ты сразу с голоду подохнешь!
– Ма… – сказала Клава, чувствуя, как прыснули слезы.
– Что ма? Я тебя и на работу пристроила, и мужика тебе нашла, и деньгами обеспечила, а ты?! Что сделала ты?! Унизила меня, осрамила, сказала, что хочешь все сама! И вот, когда у тебя не вышло, я простила тебя и принимаю обратно, а ты мне так отвечаешь! Ты мне так отвечаешь!
– Ну мамочка…
– Она будет продолжать, будет пробовать еще. Я тебе говорю, ничего у тебя не получится. Никогда ты не станешь литератором!
Голос на проводе затих. Связь прервалась. Клавдия разразилась рыданием. Переживания настолько захлестнули, что стало безразлично, услышит ли кто ее или нет. Она скрывала распухшее лицо в неженственных грубых руках и беспрерывно плакала, не чувствуя, как стекают слезы и капают на халат. Разрывала безумная жалость к себе. Она пыталась воскресить, вспомнить какой-нибудь отрывок из книжного романа, чтобы отвлечься, но тщетно. Она схватилась за волосы и попробовала выдернуть клок волос. С криком от боли она посмотрела на копну блекло-рыжих волос в руке, вскочила с места и вышла в коридор.
