– Саша, на улице мороз, – пояснила Галя, ты замерзнешь. К тому же волки. Саньку Рыжего, родственника моего дальнего недавно волки на дерево загнали; восемь часов просидел, пока лесовоз случайно не проехал.
– Во-первых, я Санька Брюнет, – начал Шилов, – во-вторых, рыжий без ружья был, а я с ружьем пойду, в третьих, у нас выбора нет.
– Ты волка вблизи не видел, а увидишь, и ружье со страху бросишь, – сказала Галя.
– Вот спасибо тебе милая, – язвительно ответил Шилов, – я знал, что ты обо мне хорошего мнения.
– А отец мой, царство ему небесное, – как ни в чем не бывало, продолжала Галя, – шел себе не спеша, а собака впереди бежала…
– Какая собака? – перебила ее Вероника.
… Лайка, нечистая правда, помесь с дворнягой, метрах в десяти впереди была. Вдруг из кустов выскакивает на дорогу огромный волк, хватает собаку за хребет и обратно в кусты.
– Какие страсти ты Галя рассказываешь, – укоризненно сказала Вероника, – это называется «счастливого пути».
– Собачку жалко, – вздохнул Шилов, – прямо заплачу сейчас.
– Ну, что будем делать? – спросил Марат.
– Никто никуда не пойдет, – твердо сказала Галя, – шестнадцать километров по такому морозу – это смерть.
Марат стал одеваться.
– Пойду, аккумулятор сниму, – объяснил он, – может в тепле отойдет; он же нормально крутил, когда мы сюда приехали.
– Сколько ему надо времени, чтобы отойти? – спросила Вероника.
– Сутки, не меньше.
– Значит, мы сегодня не уедем.
– Вы поразительно догадливы, моя дорогая, – заметил Марат.
– А ведь мне завтра в институт. Начало лекции в девять тридцать. История философии.
– Не расстраивайся, мы с Шиловым тебе расскажем и про историю, и про философию. Да Шилов?
– Всенепременно, мадемуазель, мы вам, про все расскажем.
– Может тебе за дровами сходить, а, товарищ философ? – предложила Галя, – если мы остаемся, то надо печку топить.
– Вот, так всегда, – пожаловался Марату Шилов, – только захочешь воспарить к высотам человеческой мысли или опуститься в глубины мировой души, как тебя тут же окликают «товарищем» и предлагают сходить в лес, за дровами. «Откуда дровишки, – из лесу вестимо, отец слышишь, ворует, а я увожу». Где там мои валенки?
Уходя, сказал:
– Вернусь, баню затоплю, помоемся в дорогу.
Шилов оделся и вслед за Маратом вышел из дома.
Их было видно в окно: обоих, но один пошел налево на деревенскую улицу, где стоял автомобиль; второй – направо, к лесу.
– Что же мы будем делать? – тревожно спросила Вероника.
– Ничего, – ответила Галя, – снег пойдет скоро, значит, мороз уймется, потеплеет, а там, глядишь, и машина заведется.
Первым вернулся Марат, с посиневшим от мороза носом. Прижимая к животу аккумулятор, он прошел на кухню, и положил его у подножия печки. После этого прижался к кирпичной стене, хранившей остатки тепла и замер, оглядывая угол против печи, служивший кухней. Сбоку отворилась дверь, выходящая к заднему двору, где находились хлев, овин и дровяной сарайчик. Появилась Галя, неся два полена. С грохотом свалила у топки, взяла топорик и стала щепить лучину.
– Мороз, как ножом режет, – сказал Марат.
– Это точно, – весело согласилась Галя.
– А дрова, то есть еще? – спросил Марат.
– Есть, – согласилась Галя.
– Что же ты, Александра в лес послала? – спросил Марат.
– А запас карман не тянет, – пусть проветрится, авось протрезвится.
– А где Вероника?
– Красится, – сказала Галя.
– Однако, – заметил Марат, – птичка божья не знает, ни заботы, ни труда…
