Аполлодором звали сицилийца, который в последние годы являлся приближенным отца. Он давал умные советы, и вообще с ним было приятно беседовать.
– Ты знаешь его гораздо меньше, чем меня. Он тоже… проявляет к тебе излишнее внимание.
– Он – умный человек, – бросила Клеопатра. – Не с братом же моим ему общаться! Не беспокойся, я уже пообещала тебе, что буду осторожной. Кстати, об Аполлодоре. Я хочу доверить ему одно важное поручение. И хочу, чтобы вы занялись этим вдвоем.
Мардиан поклонился:
– Все, что будет угодно моей царице.
– Не люблю, когда ты такой. Ты прекрасно знаешь, что являешься моим самым лучшим другом, самым доверенным лицом. Но я – царица. Я считаю нужным общаться и с другими людьми, заводить сторонников. Мне нужно будет на кого-то опереться, когда начнется гражданская война. А она начнется. Дело считаных месяцев. Так вот. Ученые говорят, в этом году снова не стоит ждать разлива Нила. А значит, нам снова понадобится закупать продовольствие. В тот раз мне удалось… вытащить из казны столько денег, чтобы хватило. В этот раз, я думаю, хватит тоже – вся эта свора жадна, но и труслива, они пока тянут… достаточно умеренно. Но я хочу, чтобы ты продал вот это, – она достала из шкатулки, которую специально достала заранее, два массивных золотых браслета, выполненных в виде змей. Змеи имели рубиновые языки и глаза, а сами были усеяны изумрудами. – Там, в шкатулке, еще серьги. Ты продашь это сам. Тайно, но так, чтобы тебя узнали. Понял?
Мардиан медленно кивнул.
– Ты хочешь закупить продовольствие на эти деньги.
– И на эти тоже. Этих, конечно, не хватит, но, как я говорила, в казне еще кое-что имеется. И я хочу, чтобы жители Египта знали, на чьи деньги приобретен хлеб, который они едят.
– Но…
– Это – не наследственные драгоценности Птолемеев. Это – мое, личное. Когда-то давно мой отец подарил это моей матери – когда узнал, что она ждет ребенка. Меня. Мать умерла, он забрал драгоценности себе. – Она усмехнулась. – И чудом не растранжирил их, когда жил в Риме. Думаю, на самом деле они были спрятаны здесь, во дворце, в каком-нибудь тайнике. Думаю, скорее всего он вспомнил о нем, когда был уже болен, иначе это все сейчас носила бы жена или любовница Рабирия. А так – они достались мне.
– Может быть, не следовало бы… Все-таки это память о твоей матери…
– Я не сентиментальна, Мардиан. Ты ведь достаточно хорошо знаешь меня. Матери я не помню совсем, и эти цацки не помогут мне вспомнить человека, которого я никогда и не видела. Зато они помогут моему народу не умереть с голоду.
«А мне – удержаться на троне». Но этой фразы она уже Мардиану не сказала.
– Хватит. Не наливай ему больше! – прошипел Пофиний.
Ахилл, тридцатилетний красавец, любимец женщин, только пожал плечами. Почему нет, если мальчишке нравится?
Двенадцатилетний мальчик и в самом деле пьянел слишком быстро, но – какая разница-то? Ну, напился, сразу уснул – кому от этого плохо?
– Не наливай, я сказал!
Ахилл неохотно подчинился.
Жирный евнух имеет больше всех власти над мальчишкой. Пока. Но это ненадолго. Жирный похож на бабу, сюсюкается с мальчуганом. Еще немного, и мальчишка начнет становиться мужчиной, и тогда наступит его, Ахилла, время.
– Он перестает слышать, что мы ему говорим, – пожелал объяснить свое приказание Пофиний.
Как будто мальчишке и надо слушать! Пускай себе подписывает указы – и хватит с него! К тому же… к тому же если мальчишка будет пьян, он не будет постоянно толочься около своей сестры-супруги. А царица, надо сказать, малютка хоть куда! Просто огонь, а не девушка! Как посмотрит своими черными глазищами – ему аж жарко становится. Любовница из нее получится просто великолепная – он, Ахилл, знает в этом толк. Если бы она еще так не шарахалась от него!
