Час спустя именно это и произошло. Я уже давно догадывался, что нам еще предстоят неприятности. И в самом деле, после того как я включил зажигание и нажал на кнопку звукового сигнала, послышался только жалкий писк. Аккумуляторы настолько «сели» на холоде, что с их помощью нельзя было бы завести и теплый двигатель. А уж о холодном и говорить нечего: в картере, коробке передач и дифференциале смазка утратила свои свойства, превратившись в густую, вязкую, как животный клей, массу. Вдвоем с Джекстроу мы попытались завести мотор вручную, но не сумели провернуть коленвал и один раз.
Мы решили пустить в ход паяльные лампы, но выяснилось, что керосин, замерзающий при минус 45 градусах и загустевающий уже при минус 40 градусах, превратился в лед. Пришлось прибегнуть к бензиновым паяльным лампам. Поставив их на деревянные ящики и закрыв двигатель брезентом, мы расположили две лампы под картером, две под коробкой передач и одну под дифференциалом. Примерно через час коленвал можно было провернуть без особого труда. Установив на место аккумулятор, отогретый у камелька, мы снова попытались завести двигатель. Но все было тщетно.
Никто из нас, в том числе и Корадзини, чья компания изготавливала дизельные трактора, не был специалистом по обслуживанию бензиновых двигателей. Отчаяние готово было овладеть нами. Однако мы понимали, что поддаваться ему нельзя ни в коем случае. Не выключая паяльных ламп, мы снова притащили аккумулятор к камельку, вывернули и зачистили свечи зажигания, отогрели щетки генератора, сняли, прогрели и продули бензопроводы, удалили лед из приемного патрубка карбюратора. Затем все поставили на место. Работа была тонкой, поэтому пришлось снять перчатки. При соприкосновении с металлом слезала кожа, на пальцах образовывались волдыри, из-под ногтей сочилась кровь, свертывавшаяся на морозе. Губы, соприкасавшиеся с холодным металлом бензопровода, распухли. Мы выносили поистине адские муки. Хотя мы то и дело грелись у камелька, у нас постоянно мерзли руки, ноги и лица.
И все же наши старания были не напрасны. В шесть пятнадцать, два с лишним часа спустя, двигатель зачихал, закашлял, ожил. Снова заглох, закашлял опять и застучал ровно и уверенно. С усилием раздвинув в улыбке губы, я хлопнул по спине Джекстроу и Корадзини, на мгновение позабыв о том, что тот вполне может оказаться одним из преступников, а потом повернулся и пошел завтракать. Если только можно было назвать завтраком нашу скудную трапезу: кофе, галеты да пара банок мясных консервов на всю компанию. Причем львиную долю получил Теодор Малер. После этого у нас осталось всего четыре банки тушенки, столько же банок овощных консервов, фунтов десять сухофруктов, немного мороженой рыбы, коробка галет, три пачки овсянки и более двадцати банок сгущенного молока без сахара «Несл». Этого продукта, как и кофе, у нас было в избытке. Разумеется, была у нас и тюленина для собак: пока мы завтракали, Джекстроу положил несколько кусков на камелек, чтобы мясо оттаяло. Мясо молодого тюленя в жареном виде вполне съедобно, но главное, чтобы собаки были сыты. Выйди двигатель из строя, единственная наша надежда – это собачья упряжка.
Позавтракав и накормив собак, перед самым заходом луны мы тронулись в путь. Трактором управлял Корадзини. При тусклом свете луны было видно, как поднимается ввысь плотное облачко выхлопных газов. Мы договорились, что водители будут меняться каждые четверть часа: находиться в неотапливаемой, продуваемой насквозь кабине дольше невозможно. Рассказывали, что в Антарктике произошел такой случай. Водитель, которому пришлось долго сидеть в открытой кабине, так отморозил пальцы, что для того, чтобы разжать их и отогреть в теплом помещении руки, пришлось отсоединять баранку от рулевой колонки. Я не хотел, чтобы такое же случилось и с нами.
