У девушки были каштановые волосы. Цветастое стеганое пальто доходило почти до щиколоток, и все же она производила впечатление не совсем одетой. Как и Софи, она забавно вскидывала глаза, и, как у Софи, такие же прямые пряди волос спадали на плечи.
«Чья-то жена? Любовница? Чья?» Впервые за последние полгода Джонатан почувствовал, что его тянет к женщине, приступ мгновенный и опустошающий, превыше всякого благоразумия и осторожности.
Как и Софи, она блистала бриллиантами, и нагота ее просвечивала сквозь любую одежду. Две жемчужные нитки украшали тонкую шею. Из-под стеганых рукавов выглядывали браслеты. Но едва уловимая атмосфера распада, блуждающая улыбка, замедленность движений выдавали в ней жительницу иного мира.
Дверь снова распахнулась, заглатывая остатки делегации. Ухоженные, сказочно богатые, все вместе они являли собой наивысшее выражение сословной морали, ставящей вне закона болезни, нищету, старость и физический труд. Только верблюжье пальто с изношенными замшевыми ботинками было исключением из этого дивного правила.
В центре, но обособленно от всех, стоял тот самый человек, которого описывала разъяренная Софи. Высокий, стройный и, по первому впечатлению, благородный. Волнистые, с сединой на висках волосы аккуратно зачесаны за уши. Лицо достойного противника в карточной игре. Вид несколько надменный, что особенно идет англичанам: одна нога чуть согнута в колене, рука заведена за спину. Поза колонизатора с откляченным задом. «Фрэдди – слабак, – объясняла Софи. – А Роупер – типичный англичанин».
Подобно всем ловким людям, Роупер делал несколько дел сразу: пожав руку Каспару, он похлопал его по плечу и той же рукой послал воздушный поцелуй фрейлейн Эберхардт, немедленно зардевшейся, как климактерическая старая дева, и стыдливо помахавшей в ответ. И вот его царственный взгляд остановился на Джонатане, который, судя по всему, приближался к нему, сам того не осознавая, отмечая только, что на месте манекена от «Адели» сначала возник газетный киоск, потом раскрасневшееся лицо фрейлейн Эберхардт у регистрационной стойки и наконец Роупер собственной персоной. «У него нет совести, – говорила Софи. – Это самый страшный человек в мире».
«Узнал меня, – подумал Джонатан, ожидая немедленного разоблачения. – Видел фотографию, знает по описанию. Сейчас он перестанет улыбаться».
– Дикки Роупер, – вальяжно представился коммерсант, в то время как его рука завладела рукой Джонатана. – Мои мальчики заказали здесь несколько комнат. Немало, я полагаю. Здравствуйте. – Он говорил, глотая звуки, щеголяя вульгарным произношением – прихоть богатого человека. Вот их пути и пересеклись.
– Очень рад вас видеть, мистер Роупер, – пробормотал Джонатан, по-английски отвечая на английскую речь. – Добро пожаловать, сэр. Сильно вам досталось? Пренеприятная выпала дорожка! Сегодня оторваться от земли – настоящее геройство! Никто, кроме вас, должен сказать, на это не решился. Меня зовут Пайн. Я тут дежурю по ночам.
«Наверняка слышал мое имя, – думал Джонатан, готовый к любому продолжению. – Фрэдди Хамид не мог не сказать ему».
– Как поживает старина Майстер? – Взгляд Роупера следовал за красоткой. Та стояла у газетного киоска, просматривая журналы мод. Браслеты на одной руке сползли к самому запястью, другой рукой она периодически откидывала назад непослушные пряди волос. – Все так же забот полон рот? Но, надеюсь, не одних забот, так сказать. Джедс, дорогая, как ты там? Жить не может без журналов. Я их терпеть не могу.
