Он без страха открыл дверь и увидел не крестьянина, как ожидал, а, скорее, барина, высокого, статного, но насквозь промокшего. С его непокрытой головы, с небольшой бороды, с рукавов чёрного сюртука текло так сильно, словно он продолжал стоять под дождём, а не под навесом крыльца.
– Прошу вас, прошу, – ничего не спрашивая, позвал Елизарий, – проходите, ваша милость… Вот здесь снимайте ваш сюртук, давайте помогу…
Высокий черноволосый мужчина ни слова не говоря, твёрдым шагом прошёл в тёмные сени и стал раздеваться. Елизарий, взяв в руки сюртук, наощупь понял, что одежда на госте была хорошая, добротная… Значит, не бедный… Тем необычнее смотрелись грязные пятна на рукавах и коленях, словно человек падал и не раз… Чего же он пешком-то? – мельком подумалось, – заблудился?
– Спасибо, отец… Елизарий, кажется, – зычным и смутно знакомым голосом произнёс поздний гость, – если бы не ваш огонёк в окне, то я бы, наверное, и с кладбища бы не выбрался в такой темноте.
– Проходите в комнату, сейчас чайку заварю, – засуетился батюшка, – вы ведь не торопитесь?
В комнате было ненамного светлее, чем в сенях. Помещение освещала лишь керосиновая лампа, стоящая на столе.
– Не тороплюсь, – подтвердил мужчина, присаживаясь за стол, и словно ожёг взглядом чёрных глаз, – вы меня не помните, батюшка?
В это время молния, словно услужливый фонарщик, сверкнула так сильно, что Елизарий ясно увидел лицо мужчины и сразу вспомнил и поезд, и попутчиков, и забавный разговор.
– Ах, батюшки-светы… Миронов Иван Сергеевич, кажется?
– Точно, отец Елизарий, у вас отличная память, – удовлетворённо кивнул он, – мы с вами в поезде ехали из Москвы в Нижний Новгород.
– Да-да, помню… А здесь-то вы как оказались да ещё в такую пору? Неужто на кладбище заблудились?
Иван Сергеевич неопределённо покачал головой, глядя в тёмное окно.
– Заблудился… Как бы не так… Решил на могилу к родным сходить, а слуга вдруг взял и уехал в моей коляске, подлец…
– Вот те раз, – вытаращил глаза Елизарий, – слуга-то ваш пьяный что ли был?
– В том-то и дело, что нет, – сердито ответил Миронов, – велел ему ждать, а потом смотрю… его и след простыл. Я давай его искать. Думал, может, отъехал на другую тропинку. Вышел в рощу, да свернул куда-то не туда, покружил немного, а тут и стемнело быстро. Вернулся на кладбище, упал пару раз. Скользко от дождя стало… Потом увидел светящееся окно в вашей избе и пошёл на огонёк.
Пока гость рассказывал, Елизарий разжёг небольшой самовар, конфузливо убрал старенькую чашку с отколотой ручкой и выставил новенькие кружки, красные, в горошек, предназначенные специально для гостей.
– Ну и слава Богу, что ко мне пришли. Пейте чаёк-то, – весело сказал Елизарий, наконец садясь за стол. Батюшку так и подмывало предложить гостю наливочку, но он боялся прослыть в его глазах пьяницей. – Гости у меня бывают редко, живу скучно… Вот только книжками и спасаюсь.
– Крылова любите? – улыбнулся Миронов, беря в руки уже изрядно зачитанную книгу, с мягкими от ветхости страницами, – а я думал, что священники светской литературой не интересуются.
– Да басни-то почти и не светские. На притчи похожи, и народцу простому понятно и интересно. Лучше всякой проповеди иной раз…
– То-то я удивился, когда вы Шекспира стали цитировать мне в ответ, а вы, оказывается, книголюб.
– Да-а, разговор у нас получился занятный, – вспомнил Елизарий. В горле у него уже пересохло, но хотелось не чаю, и он всё-таки решился: – Не желаете попробовать сливовой наливочки, Иван Сергеевич? Для сугреву, так сказать, тем более что у меня сегодня годовщина смерти моей матушки… Помянете со мной? – поспешил он добавить.
