А Черчилль начал говорить. Он говорил увлеченно, уверенно, убедительно. Шелестов слушал перевод этой речи и думал о том, что таким словам народ будет верить. Любой поверил бы, если ты не разведчик и не знаешь истинного положения дел.
– …Я прибыл сюда на волнах надежды и уверенности, что победа будет достигнута. И когда она будет одержана, все мы постараемся сделать мир лучшим местом для жизни всех людей, – потряхивая обвисшими щеками, убеждал слушателей Черчилль[2].
Делегация была впечатляющей. Премьер-министр привез с собой даже личного врача. Отчасти из-за этого Черчилль согласился остановиться не в британском посольстве, где для такого количества сотрудников просто не нашлось бы места, а в предложенной советской стороной подмосковной даче № 7, недалеко от ближней дачи Сталина. Но затем и это решение изменили. Британский премьер согласился, что лучше ему с охраной жить в центре Москвы. В результате чего его отвезли в особняк Н. И. Миндовского, расположенный на углу Староконюшенного и Пречистенского переулков, который Наркомат иностранных дел использовал как особняк для дипломатических приемов. Берия распорядился усилить меры безопасности, и охрану Черчилля увеличили до 150 человек. Все здания и помещения, в которых предполагались совещания и неформальные встречи, включая подъездные пути к зданию на Спиридоновке, Кремлю и Большому театру, круглосуточно охранялись патрульными. На случай воздушной тревоги было подготовлено бомбоубежище на станции метро «Кировская».
Борис Коган в ночь, когда в Москву прибыл Уинстон Черчилль, сидел в машине на неосвещенной части набережной. Ветреная ночь как будто специально бросала желтые листья с деревьев в стекла машины, усиливая иллюзию шпионского заговора в столице. Фигуру высокого человека в сером пальто и низко надвинутой на лоб шляпе Коган увидел сразу, как только тот появился на дорожке за ближайшими деревьями. Подойдя к машине, мужчина посмотрел на передний номер машины и решительно открыл дверь.
– Сегодня дождя не будет, – с сильным польским акцентом сказал мужчина и внимательно взглянул на Когана, сидевшего за рулем.
– Дождь начнется завтра после обеда, – тоже условной фразой ответил Борис. – Бабушка сняла белье с веревки.
– Бабушка забыла снять халат, и он теперь намокнет.
Коган протянул руку поляку, пожал его сильную ладонь и завел мотор автомобиля. Машин в городе в это время суток было мало, да и сомневаться в том, что Станислав Радкевич мог не заметить за собой слежку, было наивно. Коммунист, опытный подпольщик, человек с боевым опытом и опытом секретной работы возглавил Ведомство общественной безопасности в Польском комитете национального освобождения. Эта организация объединила коммунистические и социалистические силы освобожденной от фашистов части Польши и активно формировала польское временное правительство при поддержке СССР. Польское правительство в изгнании всячески пыталось вмешаться в этот процесс, заставить союзников по антигитлеровской коалиции признать его незаконным. Как поведет себя Черчилль в этом вопросе, какова будет позиция США? Это был один из важнейших вопросов, который предстояло решить на конференции 1944 года в Москве.
Машина въехала в неприметный темный двор. У ворот сразу появились двое сотрудников НКВД в гражданском, которые закрыли решетчатые ворота и остались стоять там, наблюдая за улицей. Коган и Радкевич вошли в дом, поднялись на второй этаж. Дверь открылась сразу, пропуская их в освещенную прихожую. Сняв плащ и шляпу, поляк провел ладонью по волосам, отбрасывая их назад с высокого лба. Платов протянул гостю руку и сделал приглашающий жест:
