– Я не знаю, что такое скука. Просто живу как умею. Я не хочу скучать! И вроде хотел бы радоваться, или вдохновляться чем-то, но не могу. Я живу ровно и одинаково уже много лет. Но когда подступает Новый год, настроение качается. Эта вынужденная радость, необходимость: вот, в этот день я должен быть счастлив, но не буду – она выбивает почву из-под ног.
– А чего вы не будете? – спросил врач.
– Меня вдохновляла только она. Вдохновляла на жизнь, на праздники.
– Помню, помню… Вы не можете ее забыть, – доктор покачал головой, посмотрел на коньяк, но не стал пить. – Случай сам по себе, конечно, не редкий. Но ведь вы осознаете, – он сделал паузу, – что это произошло двадцать пять лет назад?
Матвей Иванович молчал.
– Послушайте, это нездоровая ситуация, чтобы несчастье случилось двадцать пять лет назад… и человек все не мог забыть. Это, конечно, понятно, но жизнь – она… Она ведь… – доктор испытал странное ощущение, что ему нечего сказать. В голове вертелась какая-то чушь, и он резко захотел сплюнуть, но в присутствии пациента не стал.
Матвей Иванович поднес палец ко рту и стал нервно обкусывать ногти.
– Ну, женщины есть, наконец! Вы б с женщиной познакомились!
– У меня на работе одни женщины.
– Вы ж там тележки возите тяжелые, какие женщины? – удивился врач.
Матвей Иванович тягостно вздохнул.
– Вы знаете… Я говорил ведь в прошлый раз. Да и вообще… Моя работа – она не такая.
– А какая?
– Ну, и такая тоже, но и не только такая. Мы, например, занимаемся оцифровкой. Тем, кто в архиве никогда не был, кажется, что там должны быть такие папки с историей человека до пятого колена. А на самом деле все приходится искать. Нужно знать, когда родился человек, – нам заказывают платный поиск. Запросов к нам тьма, все как сумасшедшие, в четыре-пять утра стоят, дежурят по ночам. А нас всего шестеро сотрудников, – он шмыгнул носом и замолчал.
– И все женщины?
– Ну в нашем отделе – да… Кроме начальника. Зарплата, знаете, не очень чтобы большая. Зато Бездушная машина не вызовет в кабинет.
– Ну, это уж не зарекайтесь! – хохотнул врач. – А зарплата? Ко мне же ходите! Значит, позволяет.
– Да мне-то, если честно, зарплата и не так важна. Покой и тишина. Там документы, знаете, в коробках, или бумагой обернуты, чтобы пыли скапливалось меньше. А какие не обернуты – те оборачиваем. То пылесосим их, то реставрируем и обрабатываем от грибка. Температуру надо, влажность поддержать. А потом данные сверить, заголовки… Если мы ничего не будем делать, кроме оцифровки, на одну нее пятьдесят лет уйдет. У нас миллион дел в архиве!
– Пятьдесят лет уйдет, – помрачнев, повторил врач и зачем-то достал из-под халата массивный крест на толстой цепи. Взял со стола тряпку и принялся протирать крест, временами дыша на него и приговаривая: – Вот неужели вы так всю жизнь и прожили: в одиночестве, в лишениях, без радости? Без дружеского приветливого слова?
– Где мне друзей брать? – пожал плечами Матвей Иванович и вдруг заметил на столе глянцевый журнал. Слегка сморщился и прочитал название:
– Журнал «Счастье»? – переспросил он. – Вы что же, читаете журнал «Счастье»?
– Ну, допустим, не я, – врач все дышал на крест и протирал его. – Помощница. Ей, знаете, интересно, много находит для себя полезного. А вам что-то не нравится? – спохватился он.
Матвей Иванович знал о существовании таких журналов, хотя и не разбирался в них – брезговал. Для него они все были либо о «шоппинге», либо о «пилинге» – он выучил эти два слова как главнейшие из ругательств, которые не должен был допускать не только в речи, даже и в мыслях, любой мало-мальски интеллигентный человек.
