Но в салоне троллейбуса никого не было, и Матвей Иванович, приободрившись, проводил старушку до ближайшего сиденья, на соседнее поставил ее старую сумку. Только сейчас он смог рассмотреть: глаза старушки были заплаканы.
– Что ж это с вами?
– Со мной? – старушка удивилась. – Со мной все в порядке. А вы-то вот что такой кислый?
Подобный вопрос Матвею Ивановичу иногда задавали – когда приходилось общаться с теми, кто его плохо знал. Всякий раз или изображая удивление, или просто терпеливо и спокойно ему приходилось объяснять, что он, мол, «вполне обычный», он-де «всегда такой». Разговоры эти раздражали: ну почему нельзя принимать человека таким, какой он есть, тем более что в обществе, если верить телевизору, быть собой – чуть ли не главная ценность. А он, Матвей Иванович, оставался собой всегда, ну так что же? Да и не кислый он был, а действительно… обыкновенный. Обыкновенный человек. Но спорить с заплаканной старушкой ему вовсе не хотелось, и он сказал:
– Да я-то ладно. А вот вам нельзя… – он подбирал слова. – Нельзя расстраиваться.
– Да это почему же? – взвилась старушка – Мне уже все можно, это вот… Вы молодой, вам нельзя быть кислым. Так и жизнь пройдет, и не заметите!
– Да прошла уже, – Матвей Иванович махнул рукой. – И ничего. Я много прочитал, – почему-то сказал он.
– Эх, прочитал он! – воскликнула старушка. – Чего читали-то?
– Журналы, – сказал Матвей Иванович.
– Ой, журналы! Небось, с картинками-то? С бабами голыми? – старушка играючи ткнула его пальцем в бок, отчего ему стало не по себе, и он присел на соседнее сиденье. Разговор со старушкой начинал ему надоедать.
– Толстые журналы. Тол-сты-е, – уточнил Матвей Иванович.
– Ну конечно, толстые. Картинок-то, небось, больше, – не унималась бабушка. – Оттого и очки-то воон какие огромные… толще, небось, чем журналы! Поправили бы, кстати, болтаются как… – тут старушка и вовсе сказала такое, отчего у Матвея Ивановича чуть не свернулись уши.
– Послушайте, – поморщился он, но очки действительно поправил. – Ну послушайте же. Вы попросили помочь, вы явно плакали, у вас что-то случилось. Какое имеет значение, что я читаю?
– Троллейбус следует в парк! – раздался оглушающий голос водителя, и старушка тут же всплеснула руками:
– Ой, как хорошо-то, как здорово!
Улыбнулся и Матвей Иванович: дело в том, что ни один троллейбусный маршрут не доходил до его дома. Остановка была на соседней улице, и ему приходилось идти через несколько перекрестков домой. Но зато на его улице находился троллейбусный парк, и, если редкий троллейбус отправлялся туда, Матвей Иванович каждый раз просил водителя подбросить, и выходил практически у дома.
– Как все хорошо-то, как по-новогоднему, – радовалась старушка.
– Ну вот, – машинально сказал Матвей Иванович, – вместе, значит, выйдем.
– Поможешь мне, чай?
– Непременно, – отозвался Матвей Иванович.
– А что плакала, так это… Выгнали с работы меня. Представляете, перед самым новым годом! – она потерла руками глаза, хотя слезы уже давно высохли, но снова начала нервничать. «Только бы снова не расплакалась», – подумал Матвей Иванович. – Кошмар какой, что делается. Разве можно, думаю, с людьми так. Праздники, радость, веселье… Да и вообще… Жить-то теперь как… Вот тебе и «с новым счастьем»!
– А кем вы работали-то?
– Этим… прохмоу… промау… Про-мо-у-те-ром, короче. До сих пор не понимаю, че это значит.
Матвей Иванович, конечно, знал, кто такие промоутеры, и, конечно, не любил их. Но и жалел: по его представлениям, хуже работы с людьми вообще ничего не могло быть, а еще и платят копейки. «Самая несправедливая работа на свете», – думал он о промоутерах всякий раз, когда встречал их.
