Сам Ельцин (лгун, как все номенклатурные коммунисты), рассказывал: он палец потерял, когда лет в четырнадцать или пятнадцать баловался с гранатой, и вот взрыватель от нее хлопнулся в его руке. А гранату, дескать, достал, пробравшись ночью на местный военный склад. Так, внимание! Шла война, военные склады находились под строгой охраной, по пробравшемуся ночью на территорию − а надо было еще попасть в одно из закрытых складских помещений − стреляли бы на поражение сразу, и каждый охламон это знал. Так что же за нужда такая погнала уже немаленького парня реально рисковать жизнью. И зачем граната? Побаловаться взрывателем? Он, что, от рождения идиот?.. Нет. Умным Ельцин, конечно, не был. Но хитрым − да, а для этого тоже нужны мозги. Наконец, смелым Ельцин никак не являлся. Когда в 89-м его исключали отовсюду за антипартийное поведение (защитил от окончательного «выноса вон» Горбачев), Ельцин унизительно заверял в своей коммунистической преданности, чуть не плакал, чтобы не лишили номенклатурных харчей. А в 91-м году, при путче, просто был охвачен страхом ареста, впал в отупение, и только когда его Хасбулатов, силой почти, привез с дачи к Белому дому и он увидел огромные толпы в свою поддержку, Белый дом, бурлящий от журналистов и депутатов, и даже самого Ростроповича, прилетевшего из Парижа, когда почувствовал мощные силы на своей стороне и ноль общественной поддержки у путчистов, − вот тогда трус превратился в орла.
Но пусть, примем гранатную версию.
Однако сразу возникает серьезная техническая проблема − со взрывателем.
Дело как раз в том, что это довольно-таки удароустойчивая штука. Во всяком случае, вертеть ее в руке вы можете сколько угодно − нет, не взорвется; постукивать о что-нибудь тоже можно. Ну если сильно колотить… опять неувязочка: он у себя за спиной, так делал? Чушь. А если перед собой − там близко лицо и оно, прежде всего глаза, обязательно пострадали бы. Представляете − отрывается палец, а в другие стороны, что, действия никакого нет?
У нас в Министерстве поговаривали совсем о другом: очень рослый, крепкий юнец состоял в банде, и там, за какое-то крупное нарушение, пальчик ему и тяпнули топором − это их типичное наказание. Вот так думали некоторые профессионалы.
Расстались мы с Лешей в невеселых завтрашних ожиданиях.
Девять утра. Я уже в кабинете Михалыча.
− А предположим, когда вскрыли дверь и она оказала ему помощь, тот очухался, а потом…
− Нет, местная милиция была при вскрытии двери, вместе вошли. Они мне не только про труп сказали, но и про запах в кофейной чашке.
− А из ресторана могла отлучиться?
Тут я хитрю, чтоб не выдать не вполне законную связь с частным агентством:
− Заехали мы с Алексеем вчера в ресторан, всех служащих опросили − не отлучались надолго ни он, ни она.
− А Рембрандт, говоришь, на восемь миллионов тянет?
− Если не больше.
У подполковника на столе сводки и результаты экспертиз.
− В крови-то у него алкоголя совсем немного. Дим, может, он был сердечник?
− Спрошу.
− Когда думаешь с ней связаться?
В дверь просовывается Лешкина голова и с интонацией из ненашего мира произносит:
− Она-а, звонит по телефону.
Начальник сразу показывает мне рукой, чтобы шел.
Иду.
Лешка показывает на ожидающую трубку телефонного аппарата, которую я и так вижу.
− Здравствуйте, Марина Сергеевна. Совершенно не собирался сегодня вас беспокоить, и примите от меня…
