– Да, мой король, – проговорил Гвинн, склонив голову.
Отец развернулся и ушел. Гвинн сжал трясущиеся руки так, что вновь подобранное кольцо врезалось в кожу. Боль неожиданно привела его в чувство и успокоила.
По дороге в замок отца Гвинн все время молчал и лишь иногда дотрагивался до кольца матери, висевшего на цепочке у самого сердца. Въехав во двор, он спешился и повел лошадь к конюхам. Войско расходилось по казармам и огромной крепости, размером с небольшой город, в котором жили люди отца, его приближенные и Вечные его клана. Кто-то был инициирован им лично, кто-то приходил сам, кого-то приводили его Вечные. Теперь эрл стал еще сильнее, он укрепил свои позиции, уничтожив полностью клан его матери и всех, кто поддерживал ее, захватив себе их земли и земли их вассалов. К нему устремится еще больше людей, новые Дома поклянутся в верности, испуганные тем, что случилось, а их Вечные станут в ряды армии Годвина. Гвинн понимал, что так и должно быть, ведь так было всегда: сильнейший из кланов Истинных жестокостью подчинял себе остальные, и уже многие столетия самым могущественным был Годвин.
– Но это же неправильно, неправильно, – прошептал Гвинн, снова зажав в руке кольцо, вспоминая улыбку матери, теплые чувства любви и силы, которые она давала ему, когда его одолевали горести и печали. На его плечо опустилась рука. – Эгиль, – сказал мальчик и, развернувшись, уткнулся ему головой в живот.
– Ты забрал кольцо, как она просила тебя? – тихо спросил Эгиль, подхватив Гвинна на руки. Мальчик кивнул. Вечный крепко прижал к себе принца и понес в его комнаты. Он гладил его по голове шершавой рукой, пока мальчик не забылся тяжким сном. По щекам Эгиля текли слезы – те, которые Гвинн так и не смог пролить.
– Нуала, обещаю, я позабочусь о твоем сыне, – прошептал он. – Я сделаю для него то, что не смог для тебя – всегда буду рядом с ним.
Эгиль начал напевать колыбельную, которую так любила королева, и Гвинн сквозь сон улыбнулся. Вечный вдохнул запах полыни. «В нем нет ничего от отца, – подумал он облегченно. – Я клянусь, Нуала, что сделаю все возможное, чтобы он не стал на него похож».
Гвинн вздохнул, когда Эгиль вышел за дверь. Мальчику снилась мать. Она пела, ее золотые волосы развевал ветер, и он – почти младенец – смеялся.
– Запомни эту ночь, придет время, и нужно будет вернуться сюда мысленно. Меня уже не будет, мой сын. – Мать обхватила руками его смеющееся лицо. – Помни слова колыбельной, которую я пела тебе, и когда-нибудь ты поймешь. – Внезапно мать стала покрываться ожогами. – Копье Ллуга. Храни его, сын. Ты последний из рода, выживи любым способом. Слышишь? Выживи! – шепчут черные губы, и в ладонь опускается что-то тяжелое.
Гвинн резко открыл глаза и, пробормотав спросонья последние слова колыбельной, вскочил и кинулся к стене. Его детский тайник за пятым камнем от двери хранил главные ценности маленького Истинного: кусочек платья матери, камень, который он нашел в море, маленькую книжицу с невероятными картинками, на которых были изображены смешные зайцы-рыцари и улитки-монахи. Он знал, должно быть что-то еще… Гвинн чуть выдохнул, когда его пальцы нащупали резную шкатулку. Он осторожно открыл ее – на ложе из бархата лежала бутылочка из прозрачного камня с гравировкой копья. Внутри шла тяжелой зыбью черная кровь. Потревоженная им, она словно стремилась вырваться и коснуться Гвинна. «Одна капля при первом причастии кровью, одна капля изменит тебя, одна капля приблизит тебя к твоей сути», – вспомнил Гвинн слова старой колыбельной. Он улыбнулся и спрятал шкатулку обратно. Мальчик оделся и поднялся на самую высокую башню. Где-то там, далеко на севере, он знал, стоит разрушенный почерневший от огня и дыма донжон, словно простирая в небо каменные руки в молитве, где-то там развеян пепел его мятежной матери.
