Норильские судьбы - страница 29
– А тебя что ждет?
– Я еще хочу зубы посушить. Хозяин крысу во мне увидел, укачало его по ходу, хочет взять меня за жабры, но сам он конь бздливый. Потому что, по птичьим меркам, он петух, а я вор в законе. Боится, кипишь в зонах начнётся, а это для него вилы. Да и огорчил он меня очень. По вывеске вмазал, юшку пустил, богоны продырявив. Так масть легла, задолжал я ему сегодня, а долг не отдать – мне западло. Я с крематория слиняю, но клыки покажу. Уж очень хочется мне взять его под красный галстук.
По двору двое уголовников протащили еще одно тело. Возвращаясь назад, остановились у стены рядом с Пахарем, на его колени упала заточка. Он незаметным движением спрятал ее в сапог.
– Ты, что ли, Миноукладчик? Тебя охранка велела в «стойло» привести. Определили тебе «ночной пляж».
– Братва! Дайте чушкану в гальюн метнуться. А то уже завонял все кругом. Зенки аж режет, – Пахарь подмигнул своему соседу.
– Ладно. Давай мухой. Веревку не глотай.
Миноукладчик пробежал через двор и закрыл за собой дверь клозета. Один из уголовников посмотрел на законника и спросил:
– А ты что, Пахарь, так за него мазу держишь? Он же фашист.
– Откуда это жижа булькает? Ты, бивень обломанный, куда ты рога суешь? Хлебало закрой. Ты, сявка, мне предьяву выдвигать? Слушай сюда. Скажи операм, что Пахарь перетереть с хозяином хочет. Ушки держите вострее, дело у меня кипишное намечается. Может в жмурики поиграть придётся. Миноукладчик – пацан по теме. Его не калечить, должен я ему…
– Базара нет.
Из гальюна вышел Нестеров и, подойдя к Пахарю, сказал:
– Ну, прощай! Наверное, уже не свидимся. Спасибо за табачок. За то, что выслушал.
– Чеши с богом, жиган! – авторитет достал спичечный коробок, высыпал на ладонь горсть стрептоцида и опрокинул в рот.
Троица, по привычке закинув руки за спину, направились в центральный блок.
Часть 10
В десять часов вечера двое охранников под конвоем вывели за ворота Миноукладчика. На его руках висели кандалы с массивной цепью, которая свисала до земли. Каждый шаг сопровождался ритмичным звоном, который заглушил проходящий мимо товарный состав. С башенной вышки, перегнувшись через перила, за их передвижением наблюдал часовой:
– На пляж?! – поинтересовался он.
– А куда еще. В расход мы и во дворе бы пустили, – конвоиры дружно рассмеялись.
Миноукладчик шел, обреченно опустив голову. В его сознании никак не укладывалась мысль. Откуда у живущих в одной стране людей накопилось столько злобы и ненависти друг к другу. У людей, вместе идущих под общими лозунгами к одной, большой великой цели – светлому будущему. Как так получилось, что «светлое будущее» разделилось? И одни пошли к «светлому» с ружьями, а другие к «будущему» под ружьем? Шли по одному тоннелю. Те, которые шли с ружьями, через прицел отыскивали это «светлое» в конце тоннеля. А те, что шли под ружьем, вдруг натыкались на стенку «будущего», даже не дойдя до конца тоннеля.
Обойдя тюрьму, направились к небольшому озерку, окруженному густым кустарником багульника и голубики. Из травы с шумом поднялся на крыло выводок куропатки. Береговой склон был усыпан сплошным ковром брусники с крупными дозревающими ягодами. На поверхности из земли торчали три пенька с закрепленными насквозь металлическими скобами. Бревна лиственниц уходили глубоко в мерзлоту.
– Раздевайся, фашист, и выбирай, где сядешь, – охранники, не выпуская из вида заключенного, отмахиваясь от комаров, собирали в ладони зрелую бруснику и, закидывая головы, забрасывали ее горстями в рот.