Меня гипнотизирует помятая жестяная банка из-под пива. Она катается туда-сюда по полупустому вагону метро, и я не могу оторвать от нее глаз. Блестящая, но при этом уже никому не нужная. От нее разносится вонь дешевого пива, и дама в укороченной дубленке брезгливо косится на пол. Она прячет свою недовольную рожу в кашемировый шарф нежно-лилового оттенка. Впрочем, эта расцветка ей категорически не идет, так как подчеркивает припухшие мешки под глазами. Я с презрением смотрю на даму. А хули ты хотела? Это метро, а не личный лимузин, тетя!
Банка подкатывается к ее замшевым сапогам, и дама аккуратно приподнимает свои ножки-батончики от грязного вагонного пола. Банка откатывается обратно. Я пристально слежу за ее путешествием, словно это не пустая жестянка, а невероятные приключения Федора Конюхова. Сегодня только вторник, а я уже устала.
Перед репетицией ко мне подходит Маша, она зачем-то зацепила солнечные очки. Ее бледные губы слегка дрожат.
– Куда ты делась вчера? – истерично спрашивает она.
– Да закрутилось все как-то, – уклончиво отвечаю я.
– Я на тебя рассчитывала! – почти кричит Маша, и на нас косятся коллеги из оркестра.
Я делаю круглые глаза:
– В каком плане?
Маша вдруг резко срывает с лица свои нелепые очки, и я вижу ее опухшие от вчерашней пьянки глаза:
– Что ты не допустишь вот этого!
– Ну, Машенька, ты же взрослая девочка, – примирительно говорю я, – я тебе не нянька.
– Знаю! Знаю! Но сегодня репетиция, а я совсем ничего не могу… – чуть не плача гундосит она.
Я тяжело вздыхаю:
– Тебе, милая моя, опохмелиться надо. Пивка дернуть, и жизнь сразу наладиться.
– Что? Прямо перед репетицией? – пораженно смотрит на меня Маша.
– А что? Одно пиво беды не сделает. Накатишь – сразу полегчает, – советую я от чистого сердца.
– А мы успеем? Ты ведь пойдешь со мной? – жалобно смотрит она на меня.
– Я пойду, так уж и быть. Но пить не буду, иначе меня понесет, а Игорь Алексеевич и так на меня зуб точит.
– Или письку дрочит, – хихикает Маша.
Я с удивлением смотрю на нее и невольно проникаюсь симпатией. А Машка-то умеет, оказывается, когда хочет!
Через пять минут мы уже в родном подвальном круглосуточном магазинчике, местной «алкашке». Еще только семь утра, и алкоголь, конечно же, нам не продадут. Но продавец Шавкат каждый раз оправдывает данное ему родителями имя и отпускает нам одну бутылку пива в долг. Деньги мы обещаем занести после репетиции. Шавкат улыбается и кивает головой. Он знает, мы не обманем.
Мы встаем неподалеку от входа в магазин, мимо быстрым шагом несутся к метро офисные клерки. Они не обращают на нас внимания, и я говорю Маше:
– Да перестань ты смотреть на них. Им до тебя вообще нет никакого дела.
Маша нервно хихикает. Ее мучает жажда и головная боль. Я открываю для нее пиво брелоком и протягиваю, как ценный приз:
– Держите, миледи.
Маша слегка приседает в реверансе. Но ей, на самом деле, не до смеха. Она чуть быстрее, чем требуют приличия, выхватывает у меня из рук бутылку и присасывается к ее горлышку. Два, три, четыре глотка. Я с легкой ноткой зависти наблюдаю за Машей. Наконец, она отрывается:
– Ууууух, а неплохо!
– Сейчас еще лучше будет, – хмыкаю я.
– Блин, а играть-то я смогу? Сейчас развезет на старые дрожжи, – тревожится она.
– Сможешь, не ссы. Джим Моррисон под наркотой концерты давал, а ты чем хуже? – говорю я.
– Ой, Кать, – смеется она, – ну я же не Моррисон!
