Прежде чем опустить письмо в почтовый ящик в конце улицы, он поцеловал конверт, словно священник, преклоняющий голову, чтобы поцеловать Библию.
* * *
На следующий день в полтретьего дня он уже ждал возле почтового ящика. Именно в это время почтальон проезжал по улице на своем белом грузовичке. Цветы из фольги на переднем дворе Бинга лениво крутились, создавая едва слышимый шум.
– Бинг, – поприветствовал его почтальон, – а ты почему не на работе?
– Ночная смена.
– Война, что ли, на носу? – спросил почтальон, кивнув на одежду Бинга.
На Бинге была спортивная форма горчичного цвета, которую он надевал на удачу.
– Если и так, я буду к ней готов, – ответил Бинг.
Из Страны Рождества ничего не было. Да и как могло быть по-другому? Он ведь послал открытку лишь днем раньше.
* * *
Ничего не пришло и на следующий день.
* * *
И на следующий.
* * *
Бинг был уверен, что уж в понедельник ответ точно придет и даже вышел на крыльцо за полчаса до прибытия почтальона. Над гребнем холма – как раз за колокольней церкви Новой американской веры – чернели отвратительные грозовые тучи. Приглушенный гром гремел в трех километрах отсюда и пяти километрах в небе, отдаваясь вибрацией где-то в глубине Бинга и сотрясая его обернутые жиром кости. Цветы из фольги истерически вращались с таким звуком, словно свора детей, мчащихся на велосипедах вниз по склону.
Раскаты грома тревожили Бинга. В тот день, когда отцу не повезло с пневматическим молотком (именно так он об этом думал: в тот день он не убивал своего отца, просто случайно выстрелил инструмент), было очень жарко и так же гремел гром. Отец почувствовал ствол, который Бинг прижал к его левому виску, и покосился на возвышающегося над собой сына. Отец отхлебнул пива, почмокал губами и сказал:
– Было бы чего бояться. Духу не хватит.
Нажав на курок, Бинг сел рядом с отцом и прислушался к звукам дождя, барабанившего по крыше гаража. Джон Партридж распластался на полу, подергивая одной ногой, а на передней части штанов растекалась моча. Бинг ждал мать. Она истошно закричала, когда вошла внутрь. Настал ее черед – хотя на этот раз обошлось без молотка.
Затем Бинг вышел во двор и наблюдал, как грозовые облака громоздились в небе над церковью, стоявшей на вершине холма. Там в последние дни своей жизни работала его мать. Он был верно предан этой церкви, посещая ее каждое воскресенье – даже до того, как научился ходить и говорить. Одним из его первых слов было «луя» – так он пытался произнести «аллилуйя». Мать еще несколько лет называла его Луя.
Сейчас никто не проводил там службы. Пастор Митчелл сбежал с внушительной денежной суммой и замужней женщиной впридачу, а всю собственность конфисковал какой-то банк. По воскресеньям единственными грешниками в церкви Новой американской веры были голуби, которые жили на стропилах. Бинг немного побаивался этого места… его пугала пустота. Он считал, что церковь презирает его за то, что он отвернулся от нее и от Бога; иногда она наклонялась вперед и сверлила его своими витражными глазами. Бывали дни, наподобие этого, когда леса наполнялись безумным жужжанием насекомых, воздух дрожал от жара и церковь, казалось, парила в воздухе.
Гром громыхал весь вечер.
– Дождик, дождик, уходи, – тихо пропел Бинг. – Послезавтра приходи.
Первая теплая капля дождя ударила ему в лоб. За ней последовали и остальные, ярко сияющие в лучах света, косо падающего с голубого неба на запад. Они были такими же горячими, как брызги крови.
