– На гастроли, что ли, к нам? – пробормотал начальник участка.
Образовалось молчание, во время которого был слышен только грохот железных молотков, которыми артельщики налаживали систему отопления.
– Так что прикажете с табакерочкой, ваше благородие? – спросил Облаухов.
– Оформляй временное изъятие, – пришел в себя пристав. – А ты вот что, Хныкин, – ткнул он в живот лавочника. – Ежели придет к тебе этот господин, вели ему ко мне идти – мол, полиция желает по этой табакерочке справки навести. Уж больно, скажи, подозрительный запашок от нее идет.
– Слушаюсь, ваше благородие! – с чувством отозвался Хныкин.
– Экспертиза дала ожидаемые результаты, Илья Алексеевич, – без всяких вступлений начал Жарков, когда Ардов закончил наконец писать кучу обязательных отчетов и заглянул в прозекторскую.
Криминалист пребывал в том состоянии воинственного возбуждения, в которое обыкновенно приходил к концу дня, незаметно потягивая бурую жидкость из эрленмейера[12], стоявшего в стеклянном шкафчике с реактивами. То обстоятельство, что сегодня свою дневную норму Петр Павлович умудрился выполнить к полудню, говорило о чрезвычайном расположении духа, в которое почему-то он впал.
– Обе жертвы получили пули из одного и того же револьвера, – сказал он и как-то странно хмыкнул, глядя в сторону. – А это значит, что в убийстве замешан кто-то третий.
Илья Алексеевич опешил от столь причудливого кульбита мысли.
– Какой же третий? – спросил он. – По-моему, ваша экспертиза лишний раз подтверждает версию господина пристава.
– Безусловно, – еще более парадоксально высказался Жарков, – но лишь в той части, которая касается вопроса супружеской неверности. Думаю, жена Лундышеву оказалась неверна, да-с.
С этими словами криминалист полез в шкафчик унимать накатившее волнение.
– Мне это утверждение совсем не кажется безусловным, но пока я не готов вступать в полемику по этой части, – как можно аккуратнее поделился мнением Ардов. – Однако же откуда вытекает ваша уверенность в участии третьего?
– Такие, как Лундышев, самоубийством не кончают… не-е-е-ет, не кончают… – Жарков склонился к уху Ильи Алексеевича и жарко зашептал: – Есть все основания полагать, что Лундышев был застрелен неизвестным, и эту линию надо расследовать.
– Какие «такие», Петр Павлович? Люди как люди.
– Он член Комиссии по изготовлению броневых плит, допущенный к государственным тайнам первого разряда.
– Откуда вы узнали про комиссию?
– Навел справки, – неопределенно отозвался Жарков и опять хмыкнул. – Я думаю, некто пришел вместе с Лундышевым! – без каких-либо обоснований выпалил он, как будто полагал, что от многократного повторения этой гипотезы она сама собой наполнится жизнью и обретет черты правдоподобия. – Убил Чептокральского, а потом и самого Лундышева.
Сделав паузу, Петр Павлович опустошил колбу с бурой жидкостью и на несколько мгновений впал в задумчивость.
– Как вы понимаете, пороховые следы отлично подтверждают эту версию, – сказал он, вынырнув из инобытия.
Илья Алексеевич никак не мог понять, зачем Жаркову понадобилось приплетать в эту историю еще кого-то. Безусловно, имелись некоторые улики, говорившие в пользу третьего участника: свидетельство о некоем одноухом, оказавшимся во дворе в момент убийства; свежий клочок ткани на крыше, по которой он мог оставить место преступления; наконец, бочонок у дровяного сарая, очевидно, заранее приготовленный для удобства побега. Но, во-первых, этот набор пока не находил в голове Ильи Алексеевича никакого разумного положения и катался подобно бильярдным шарам из стороны в сторону, а во-вторых, ни одно из этих обстоятельств не могло быть известно Жаркову.
