На эти возгласы я краснела и пожимала плечами. Среди моих находок был также помятый габардиновый плащ: я постоянно воображала Джеки О[3] в черном свитере и обтягивающих брюках, накидывающей его. Чтобы купить такое произведение модного лейбла, я должна была бы копить несколько лет. И тот факт, что мне пришлось бы расстаться с кучей денег в магазине, не мог не вызвать чувства праведного гнева.
Но мне сказали, что я могу взять плащ себе за великолепно проделанную работу – мало кто мог предположить, что десять лет спустя я все еще буду здесь. Время от времени я надеваю этот плащ – будучи уже поглавнее многих.
* * *
К тому моменту, когда должно было начаться первое собеседование, я все еще ничего не получила от Винни. И чувствовала, что не могу избавиться от мыслей о трагедии, особенно когда перед глазами вставали хлопковые чепчики, купленные для Джека, до смешного крохотные носки, покупая которые мы весело хихикали в воскресенье, и пластмассовая ванночка, прислоненная к умывальнику в ванной комнате.
С трудом верилось, что я все еще не разрыдалась – наверное, благодаря гормональным изменениям в организме, – ведь в последние недели я охотно ревела над рекламой приютов для бездомных животных и страхования жизни. Вместо того чтобы реветь белугой, я ощущала горе моей подруги как тупую боль где-то в глубине горла. Она распространялась на сердце, дрожащие руки и живот, где бабочки уступили место печали, глухой и тяжелой, как булыжник.
Наверное, бывают несчастья, не проливающиеся слезами – просто причиняющие боль.
Я ничего не могла рассказать Мофф – не знала, как это сделать, а она наверняка не знала, как воспринять подобные новости. Ведь это звучало бы как отрывок из сентиментальной телепередачи.
Только там можно услышать об умирающих младенцах. Хоть они и умирают каждый день, мы предпочитаем притворяться, что этого не происходит.
Мне не хотелось рисковать, чтобы не разрыдаться на глазах у своего босса – с эмоциями у Мофф всегда были проблемы. Конечно, сначала она будет шокирована и постарается казаться отстраненной, а потом наверняка отправит меня домой. А остаться в одиночестве – последнее, что мне было нужно.
Поэтому я повесила пальто за рабочим столом и расправила безразмерную рубашку, которую надела вместе с джинсами цвета индиго.
Пока не собираюсь одеваться как беременная!
И стала рыться в своей жесткой кожаной сумке – справки о беременности, витамины для беременных, бутылка с водой, косметичка – в поисках черного футляра с мобильным телефоном, пропуском и записной книжкой. Отыскав его, прошла в комнату для переговоров со стеклянными стенами рядом с кабинетом Мофф.
Две женщины, пожелавшие занять мое место, меня уже знали. Видели фото в Сети – крайне неудачно обрезанный снимок, который я ненавидела и который сопровождал большинство моих статей, где он располагался на самом верху страницы, как раз рядом с именем. Они знали меня по тому месту, которое я занимала на показах: таблички с каллиграфически написанными именами расставлялись на креслах или – через слишком лестные для иных бедер интервалы – на жестких белых скамьях; чтобы все знали, чья задница займет то или иное место. И пока приглашенные ищут свое имя, прогуливаясь вдоль подиума, они читают чужие, чтобы позже нагло заговорить с кем-то нужным или чтобы безжалостно обсудить чьи-то промахи с членами своей клики.
