– Степа, ты начинаешь задавать некорректные вопросы, а это уже плохой признак.
– Какая может быть корректность, когда я весь переполнен страстью. Каждая клеточка моего организма жаждет близости с тобой.
– Степа, – просительно проговорила, Жанна, – мы уже подходим к дому, держи себя в руках.
– Я тебя хочу держать в руках, а не себя, – громко сказал Степан и, провернувшись, как мальчишка, на одной ноге, запел:
В том саду, где мы с вами встретились,
Ваш любимый куст хризантем расцвел.
И в моей душе расцвело тогда,
Чувство нежное светлой любви.
– Ты, оказывается, любитель русского романса.
– Обожаю!
– Вот и наши туристы явились! – воскликнул Валентин, увидев выходящих к дому Степана и Жанну. – А стол давно накрыт. Мы с дядей Мишей уже пропустили по стаканчику, для поднятия настроения. Жанна, проходи на веранду, а ты, Степан, захвати сумку с вином из багажника.
Стол накрыли на веранде, где было просторней, чтобы всем хватило места. Шашлыки получились отменными. Особенно, если учесть, что поедались они на свежем воздухе и запивались хорошим вином. Валентин постарался от души и заслуженно принимал похвалы сидящих за столом.
Послеобеденное солнце заливало веранду, отражаясь в картинах, расставленных вдоль стен, и от этого казалось, что персонажи на картинах оживают, становясь участниками общей трапезы.
– Жанночка, – обратилась к ней Саша, – я тут, пока вы гуляли, посмотрела картины Михаила Игоревича, это что-то грандиозное! Мне кажется, если устроить выставку в Москве, это будет фурор. А сколько денег можно заработать, ведь в Москве уже давно сформировался слой достаточно богатых людей, интересующихся живописью.
– Саша, для этого необходимы большие деньги, – ответила Жанна.
– А может, с финансами нам поможет Валентин?
– Вы видели, на какой машине я езжу? Будь у меня достаточно денег, стал бы я ездить на этом ведре. Наш город нельзя сравнивать по доходам даже близко с Москвой. Там за день прокручиваются суммы большие, чем у нас за год.
– Вот так. За что ни возьмись, все упирается в деньги.
– Эх, Саша, Саша, – включился в разговор Михаил Игоревич. – Уж лучше в деньги, их все-таки можно заработать, а не в какого-нибудь чиновника или идеологию, как это было в наше время.
– Дядя Миша, – обратилась Саша к Михаилу Игоревичу. – Покажите, какую картину вы сейчас пишете.
– Да я, милая моя, сейчас почти ничего не пишу, глаза стали плохо видеть, и в руке твердости нет. Иногда возьму кисть, постою перед холстом, сделаю несколько штрихов и чувствую: не получится. Очень слаб я стал, а живопись требует большого напряжения сил.
– А как же вы один-то живете? – поинтересовалась Саша.
– Ко мне из соседнего хутора женщина ходила, где надо, приберет, белье постирает, покушать приготовит, но вот уже две недели не приходит. Тут давеча мальчик прибегал из хутора, говорит, что заболела. Но не это пугает. Кашу сварить или чайку я еще способен сам. Меня больше беспокоит судьба моих картин, сколько трудов в них вложено, сколько дум передумано и души отдано. Можно сказать – в них вся моя жизнь и весь мой опыт. Очень не хотелось бы, чтобы все это пошло прахом и не послужило людям. Раньше я все надеялся, что у тебя, Степан, появится интерес к моим работам, но, видимо, у тебя другое предназначение. Хотя сейчас и не до искусства, времена другие, все грызутся да делят имущество, будто собираются жить вечно. Только я почему-то уверен, что и на картины придет спрос. Вот набьют брюхо, удовлетворят примитивные потребности, тогда и появится интерес к искусству.
