– Ну что ты, Валентина? Хорошие песни поет, душевные, – вмешалась другая старушка.
– Давайте бабоньки, выпьем и сами попоем, а Андрей подыграет, – примирительно заявила хозяйка и поднялась.
– Я тебе тоже приготовила – в столе посмотри на кухне, – обрадовала мужа, сидящего с глазами побитой собаки.
– Я в мастерской буду, – его моментом выдуло из комнаты. – Андрей, я тебе протез сделал! Пойдем, примеришь, – позвал меня уже от дверей. – Мишка, захвати тарелку с картошкой, – лишил женскую компанию последнего мужчинки.
– На х…й, терпеть этих баб! Послухаешь, ухи завянут! То ли дело с мужиками посидеть! Жаль, что ты не пьешь, – упрекнул. – Хоть Олег бы приехал! Вот душа-человек! – вспомнил.
Первым делом свернул пробку с водочной бутылки, накатил пол стакана, зажевал хлебом и полез искать новый протез.
Меряя почти готовое изделие, дискомфорта не чувствовал, а Митрич был недоволен и чуть ли не обнюхивая деревяшку бормотал:
– Здеся …, это уберу, тута подточить, ага …, и здеся. Ну че? Сделаю! Как родной будя! – заверил, не смотря на мое мнение, что все хорошо.
– Андрей! – позвала меня хозяйка через некоторое время. – Чего ты пропал? Иди, еще поиграй.
Вспомнил душевную песню, написанную в стиле вальса своими афганскими друзьями-сослуживцами:
Старый друг, что-то вдруг захотелось с тобой поделиться
Тихой грустью по милым, исхоженным в детстве местам:
Странный сон в унисон этой грусти порою мне снится –
Словно здесь мы с тобой и как будто бы все еще там.
Там, где косы берез легкий ветер в ладонях полощет,
Там, где россыпи рос – жемчугами в высокой стерне.
Там, где жизнь нам казалась значительно легче и проще,
Чем сейчас, в этот час, в необъявленной, долгой войне.
Но, не смел, улетел сон, как облачко в призрачной сини:
Охнул близкий разрыв и на землю смертельно осел.
Старый друг, новый круг нашей жизни начнется в России,
С тяжкой памятью в сердце о тех, кто дожить не успел.
Продолжил песней «Город золотой»:
Под небом голубым есть город золотой,
С прозрачными воротами и яркою звездой.
А в городе том сад, все травы да цветы;
Гуляют там животные невиданной красы.
Одно – как желтый огнегривый лев,
Другое – вол, исполненный очей;
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый…
– Господи, откуда, ты Андрей знаешь такие душевные песни? – удивилась одна из раскрасневшихся бабулек.
Не отвечая на риторический вопрос, запел:
Не гляди назад, не гляди -
Просто имена переставь.
Спят в твоих глазах, спят дожди, -
Ты не для меня их оставь.
Перевесь подальше ключи,
Адрес поменяй, поменяй!
А теперь подольше молчи -
Это для меня…
…..
Наша встреча с Екатериной без последствий не осталась. Я не забыл ее и хотел бы еще раз пообщаться с ней тет-а-тет, однако она не звала, а сам опасался проявлять инициативу, чтобы не скомпрометировать замужнюю женщину. Встречались иногда на улице, здоровались, но не показывали, что нас что-то связывает, кроме поверхностного знакомства. Я уже подумал, что, Катя зря опасалась глазастых соседей.
Однажды Иван, местный начальник колхозного отделения позвал меня посмотреть колхозный транспорт, которым пользовались преимущественно на прилегающих к селу полях. Тракторист ДТ-75 и водитель грузовика ГАЗ-52 жили в Красном Селе и закрепленную технику хранили на местном машинно-транспортном участке.
Территория участка была формально огорожена забором и когда-то выложена бетонными плитами. На обширной площади стояли комбайны, трактора, грузовики, какие-то агрегаты, сеялки, телеги. Подозреваю, что большая часть техники годится только в металлолом, а рабочий транспорт слабо отличался от безнадежно сломанного.
