Выжав ведро, я протянул его Вовану, курносому и губастому парубку. Тот сноровисто высыпал картошку, небрежно скинул пустое ведро на рядок, и принял полное. Вниз он не глядел, да и к чему мне его внимание? Час «Д» приближался, и я даже знал место битвы…
Будто вторя моим мыслям, режуще завопила Анна Михайловна:
– Ребята! Заканчиваем! Пустые ведра складываем на прицеп! Машина будет ждать нас в пионерском лагере!
Красны девицы радостно разогнулись и заголосили, а добры молодцы поддержали настрой гоготом – ломкие баски то и дело срывались в детский фальцет.
Разминая плечи, я накинул шуршащую болоньевую куртку, испятнанную краской – мама решила, что такая одежа лучше всего подходит для труженика полей.
Девчонки щебетали, приводя себя в порядок, а мальчишки стягивались в кое-как организованную толпу, которую они считали отрядом мстителей. Уловимых.
За лесополосой класс выбрался на ямистую дорогу, и по ней мы дошли до свежеокрашенных ворот пионерлагеря – створки «охранялись» двумя профилями горнистов, вырезанными из листового металла.
– Я тут два года не была! – воскликнула Аня, поправляя санитарную сумку через плечо. – А всё, как тогда! И качели, и вообще…
– А вон наш корпус! Вон, зеленый!
– Разве мы в зеленом жили? По-моему, в синем.
– Да перекрасили, наверное!
– А тихо как…
Я вслушался. Грубоватый мальчишеский смех и топот оживляли замерший лагерь, словно оцепеневший по колдовскому велению. Но всё равно, печальная и безмолвная прелесть осени трогала душу – ранней желтизной дерев, глубочайшей синью неба.
Погоды стояли хорошие, чувствуешь себя как в истопленной бане к вечеру – печь давно погасла, но тепло все еще держится, разве что парная остыла.
С ветки сорвался красный лист, и плавно вошел в штопор. Хорошо…
Весну я недолюбливаю, воспринимая, как перевал между зимними холодами и летней жарой. А вот осень… Она сама по себе. И нет в ней никакой унылости. Просто надо уметь отойти от житейского бега, и погрузиться в осеннее молчание.
Это буйное лето шумит, цвирикает, звенит, а увяданью подобает покой. Только вот, чтобы настроиться на сентябрьскую волну, надо остаться в одиночестве. Окруженный друзьями или подругами, ты не поддашься тихому очарованию золотой поры, не расслышишь шепот падающих листьев…
В кустах, гикая и давясь смехом, пробежали пацаны, но вышел лишь один Фастов. Девчонки, чуя отдаленную угрозу, обступили меня, и Дима криво усмехнулся:
– За юбками прячешься?
– Да что ты, – улыбнулся я. – Гуляю просто, дышу воздухом.
– Чего надо? – агрессивно выступила Алла. – Что вы пристали к Дане?
– Мы потом пристанем, – пообещал Димка тоном, как ему казалось, зловещим.
– А чего ждать? – резко спросил я. Меня раздражала эта дурацкая ситуация, а молчаливо надеяться на девичью защиту… Ну уж, нет уж!
Алла тревожно глянула на меня.
– Да все нормально, – обронил я, и зашагал через редкие заросли. Растерянный «посол» плелся следом.
«Рыцари» столпились на игровой площадке с рукоходами, турниками и прочими радостями для мышц. Невдалеке, огороженная колючей проволокой, перекашивалась будка насоса, беленая известкой. Ржавая труба подтекала, и каплющая вода смачивала коварную глинистую плешь.
– Ну, и чего бегать, девчонок пугать? – высвободил я копившееся ожесточение. – Чем вы недовольны?
Фастов, похоже, следовал принципу «ни вашим, ни нашим» – встал сбоку, не смешиваясь с остальными юнцами.
