Лошадь с пламенеющей гривой сперва и ухом не вела – объедала себе колоски. Но в самый ответственный момент, когда Пушок взмыл в воздух, шарахнулась в сторону. И нет бы коловерше опять затаиться и переждать, но тот на волне охотничьего азарта решил предпринять ещё попытку и едва не получил копытом по голове.
Тайка ахнула, когда Пушок выронил из лап верёвку, а затем с громким отчаянным мявом вцепился в роскошный хвост кобылицы. Та сперва поддала задом, потом встала на дыбы, а когда и это не помогло, взмыла в воздух, сразу скрывшись за облаками.
– Что ж, – полуночница Нина проводила горе-всадника тоскливым взглядом. – Он хотя бы не разобьётся. Что дальше-то будем делать, ведьма? Может, ружьё поискать, а?
– Нет, давай просто подождём.
Так они и прождали до самой зари, пока полуночница не исчезла.
Пушок вернулся ближе к полудню, ввалился в форточку и заявил:
– Хочу окрошки!
Тайка так обрадовалась, что рыжий пострел жив-здоров, что отдала ему свою мисочку, а себе взялась настрогать ещё.
– Ну как, поймал? – она сгорала от любопытства. Ну а вдруг коловерша оказался прав, и у них в сарае уже стоят лошадки «молодые, вороные, вьются гривы золотые»?
– Не совсем… – Пушок набрал окрошки в рот.
Лишь по окончании обеда его удалось разговорить.
– Понимаешь, Тая, она меня оборжала, кобыла эта! Коников, говорит, тебе привести, да ещё и горбунка в придачу? А не жирно ли будет? Я ей, мол, нет, в самый раз, а она опять ржёт: ничего не выйдет, не ту лошадку ты поймал. А потом такая: что ты прицепился к моему хвосту, как репей? Али рассвет хочешь отсрочить, вражина?
– Погоди, а при чём тут вообще рассвет?
– А при том, что это кобылица-заря. Потому у неё и грива огненная, чтобы в урочный час поджигать облака.
– Красиво, наверное… – мечтательно протянула Тайка, подперев ладонями подбородок. – А на рожь она потраву зачем устроила? Ты сказал ей, что плохо так делать?
– Тая, она голодная была! Как можно отказывать живому существу в еде? Это же форменное свинство! Можешь своей Нине так и передать, – коловерша встал в позу «когти наголо», готовый до последнего защищать права голодающих.
– М-да… и как же это полуночнице объяснить? Она же ненавидит рассвет. Может, ещё пуще начнёт на зарю-зорюшку охотиться.
– А ты сиди тихо и молчи, – посоветовал Пушок. – Я ещё вчера говорил: нет нас дома, и всё. Кобылка наестся и улетит.
– Ну-ну… Гениальный способ решить проблему – спрятаться от неё. Ты не коловерша, а страус какой-то!
– Но страус не прячет голову в песок!
– Вот видишь, даже страус не прячет, – фыркнула Тайка. – Значит, и мы не будем!
– И что мне с того, что она – заря? – полуночница отбивала нервный ритм по поверхности садового столика. От её железных когтей на столешнице уже виднелись вмятины. – Ты мне зубы-то не заговаривай, ведьма. Взялась прекратить потраву, так действуй. А не то ославлю тебя на всю деревню как неумеху, что слова своего не держит.
– А вы, дамочка, нам не угрожайте! – пискнул Пушок, на всякий случай отодвигаясь подальше. Всё-таки серп внушал опасения.
Нина оскалилась да как щёлкнула зубами в его сторону (зубы, к слову, у неё тоже были железные, острые), коловерша охнул и нырнул под стол, а Тайка поджала губы.
– Я от своих слов не отказываюсь. Но теперь действовать будем по-моему. А если не послушаешься меня – сама разбирайся со своей кобылицей.
– Ладно, ладно, – проворчала полуночница. – Выкладывай, что сделать надобно.
