– Что за прозрение? – с трудом скрывая презрение и ненависть к этой гадине, гаркнул Синцов.
– Всё началось с того, что Рудик, простите Рудольф, сославшись на то, что ему чрезвычайно скучно, предложил создать у нас дома, что-то вроде клуба по интересам. У меня ведь масса поклонников, там и инженеры, и военные, даже с райкома ответственные товарищи есть. Ну, вот Рудольф и предложил приглашать их к нам домой, где петь, разговаривать, играть в фанты, и всё под музыку, под рюмочку. И даже денег на это всё давал и в немалых, заметьте, количествах. И полетела весёлая жизнь. Но всему приходит конец, закончилось беззаботная жизнь и для меня.
– Что же произошло? – уточнил Матвей Фадеич, еле сдерживая себя, чтобы не схватить эту подлую тварь за волосы и не начать вбивать её испуганное лицо в твёрдую поверхность стола. Он ненавидел эту женщину, которая раздвинув ноги перед шпионом, уже потянула за собой в могилу многих, в общем-то, неплохих советских граждан.
– Однажды Рудольф сказал, что необходимо, чтобы на очередном мероприятии, а он именно так называл наши посиделки, присутствовали инженеры Смирнов и Воронович, те, что с завода Куйбышева. А я как раз была в ссоре с Вороновичем и их не пригласила. Вечер и без них прошёл замечательно и я вся в таком игривом настроении, оставшись вдвоём с Рудольфом, стала шутить и смеяться, заигрывать с ним. И тут, мой обворожительный Рудольф превратился в злобное животное, ударил меня по щеке, а пока я приходила в себя от немыслимого унижения, сообщил, что он иностранный шпион. Да, он так и сказал, что прибыл к нам из-за рубежа с одной единственной целью навредить нашей любимой Родине. Дальше больше, он сказал, что я, как его жена, являюсь пособницей шпиона, и что меня ожидает неминуемый расстрел, если кто-либо про это прознает.
– И что же ты ему на это ответила? – с нескрываемой издёвкой спросил Синцов, что есть силы, сжимая в руке край стола, как бы вымещая на нём душившую его ненависть.
– А что я, что я, я испугалась, – захныкала Романовская, – Я была напугана, меня заставили, он вынудил меня, мне пришлось…
– Что пришлось? А ну говори, хватит тут комедию ломать!
– Мне… мне… мне пришлось смириться, мне пришлось выполнять его поручения, но я была против! Я не могла сказать в открытую, но в душе я была против…
– И что же ты, тварь, делала? – с нарастающей угрозой в голосе, прорычал Синцов.
– Не надо так со мной, пожалуйста, пожалейте меня, мне так тяжело, мне так больно, – хныкала Романовская.
– Это не тебе решать шлюха фашистская, говори падаль, пока не зашиб! – заорал взбешённый Матвей Фадеич.
– Я… я… я выполняла всё, что он скажет, я приглашала людей, на которых указывал Рудольф, я поила их и заводила разговоры о работе, я обманывала их, выведывала секреты. Я поступала очень плохо, прошу Вас, простите меня, пожалуйста, – рыдания Романовской переросли в протяжный вой.
– Заткнись шлюха, – заорал Синцов, врезав, что есть силы кулаком по столу.
– Что теперь со мной будет? Меня расстреляют, да? – причитала бывшая звезда.
– Заткнись, вот тебе лист бумаги, бери и пиши список всех наших советских граждан, которых ты заманила в свои фашистские сети. Пиши всю правду, тогда, может быть, я попробую сохранить твою паскудную жизнь, – Матвей Фадеич вызвал стажёра Кравченко, приказав тому остаться с Романовской…
***
Вновь был туман. Когда он рассеялся, я оказался в какой-то квартире.
