Новый нуар - страница 10

– Ты румын?

Василика, которому вопрос совсем не понравился, помешкав немного, кивнул.

– Я тоже, – сказал пассажир и перешел на родной язык, но никаких личных вопросов не задавал.

На въезде в Страсбург, мужчина показал на большой дорожный указатель с надписью «Les institutions europeennes» и сказал:

– Туда.

Когда Василика остановил машину перед зданием Европейского парламента, мужчина повернулся к нему, протянул деньги и сказал:

– Послушай. Мне часто бывает нужен водитель. Иногда срочно, по звонку. Без формальностей, за наличные. Но не подводить! Тебя это устраивает?

Василика колебался, но 800 евро, которые он уже держал в руке, сделали свое дело.

– Почему нет? – сказал он, пожав плечами.

– Тогда давай номер сотового, – сказал мужчина и вручил ему визитную карточку:

Всю обратную дорогу Василика казнил себя за то, что согласился. Деньги грели карман, но тип смутно его настораживал. «Ну что я в самом деле! – разозлился, в конце концов, сам на себя Василика. – Все-таки он депутат, а я кто? Деньги есть деньги. И потом всегда же можно сказать ему adieu».

Вечер, дом на окраине Бухареста. Внутри задернуты занавески, слабый электрический свет. На стульях несколько румын, которые ждут своей очереди, как в поликлинике. Чувствуют себя явно неловко. Как выяснилось позже, – архитектор, балерина, доктор…

Девушка Колокольчикова уговорила его пойти вместе с ней к гадалке. Сначала он отпирался, твердя по-комсомольски, что это, мол, всё суеверия, но в конце концов любопытство взяло верх.

Румыны вполголоса переговаривались, и таким образом Колокольчиков узнал, что гадалка Лайла до войны, будто бы, была замужем за одним из главарей «Железной гвардии». Коммунисты ее арестовали, но на процессе она обвинила прокурора, что он изменяет жене. В результате за решетку упекли прокурора, а она стала работать на органы…

Сейчас живет в Плоешть, в Бухарест приезжает «на гастроли». Принимает людей в чужих квартирах. Никогда не бывает в одной квартире дважды.

Балерина вышла от гадалки вся заплаканная, архитектор, – смеясь как сумасшедший, доктор сказал, что пойдет последним.

Подошла их очередь. Зашли. На софе полулежит женщина лет семидесяти, смуглое лицо в морщинах, черные волосы собраны в пучок. Кажется, цыганка. Длинное платье с узорами, руки в браслетах до локтей. Настольная лампа повернута к стене, в комнате полумрак.

Сначала с Колокольчиковым. Сказала, чтобы написал несколько слов на листке бумаги. Посмотрела – и сразу назвала инициалы его имени и фамилии.

Потом угадала, что Колокольчиков занимается «чем-то близким к искусству». Подумав, добавила, что он необычайно, обостренно чувствителен. Долго жить не будет…

Перешла к девушке: «Замуж выйдешь сразу после факультета…. Ты же про мужа узнать пришла? С сыном будет несчастье. Зато второй сын станет исключительным человеком, но не будет знать удачи. Ведь удача – только для людей с мелкой душой».

Обоим: «Вы никогда не будете заниматься профессией, к которой готовитесь. Брак ваш всех удивит, а денег у вас никогда не будет. И еще: вам нужно очень заботиться о здоровье, потому что больше некому».

И за все это взяла сорок леев.

Жизнь шла своим чередом. Василика по-прежнему днями колесил по городу на «Ситроене-Пикассо», а по вечерам в своем скворечнике листал субботние журналы и смотрел американские сериалы. Иногда ходил в квартальный спортзал, где колошматил кулаками в митенках по кожаному мешку с песком и осваивал смешанные единоборства. Василика наслаждался полной безмятежностью своего существования и с удивлением вспоминал, что прежде ощущал, как будто, некий зуд, если в его жизни ничего не происходило. Время от времени звонил Мунтяну, и Василика отвозил его по различным адресам, доставлял пакеты и конверты в министерства и посольства, выполнял другие мелкие поручения. Отношения установились деловые, клиент не скупился, и Василика был доволен.