– Значит, ты не убежал.
– Милая собачка, – протянула она.
– Появился здесь несколько дней назад. Бродячий.
– А вдруг у него бешенство? На вашем месте я вызвала бы копов.
– Он не бешеный! – взвился Берн, раздраженно глядя на нее. – И вы прекрасно знаете, что сделают с ним копы.
– Отправят в газовую камеру, – буркнула она, злая на Гордона, способного различить доверчивого дурачка за целую милю. Вот и сейчас, вместо того чтобы по своему обыкновению зарычать, он опустил голову, так что длинные уши распластались по земле, и тихо заскулил: идеальный портрет несчастного, жалкого бедолаги.
– Я всегда знал, что вы на редкость бесчувственны, но такого не ожидал даже от вас, – сухо заметил Берн.
– Что поделаешь, закон джунглей, – пожала она плечами.
Гордон повернул назад к веранде, очевидно, очень довольный собой и молодцевато подняв голову.
– Да вы его кормили, верно? Он толстый, как бочка!
– А если и так, какое вам дело?
Она вздохнула.
Они подошли к каретному сараю, и, когда она толкнула дверь, он снова стал брюзжать:
– Почему дверь не закрыта?
– Это Парриш, не забыли? Не вижу смысла.
– Здесь, как и везде, имеются преступники. Отныне прошу запираться на все замки.
– Можно подумать, это кого-то остановит. Один хороший пинок, и…
– Да не от меня, дурочка вы этакая!
– Не хотелось бы первой сообщать дурные новости, но если мое тело обнаружат, вы – первый подозреваемый, поскольку всем известно, что у вас на меня самый большой зуб.
– С вами невозможно говорить серьезно.
Он брезгливо оглядел гостиную, несмотря на то что она вылизала здесь каждую пылинку.
– Интересно, ваша тетя когда-нибудь что-нибудь выбрасывала?
– Сомневаюсь. Если вам что-то понравилось, не стесняйтесь, предлагайте свою цену.
– Спасибо, вряд ли.
Он направился к кухне так стремительно, что полы плаща развевались за спиной. Она сбросила куртку, швырнула сумочку на стул и последовала за Берном.
– Держу пари, вам не терпится сторговать картину Эша.
– Боюсь, даже мне это не по карману.
Он поставил пакеты на разделочный стол, заполнив, казалось, своим огромным телом все маленькое пространство.
Она вытащила пачку печенья в шоколадной глазури.
– Вы говорили с Таллулой. Верите, что картина существует?
– Верю, что она существовала.
– Надеюсь, что это высоколитературный британский эквивалент нашего простого «конечно, Шугар Бет, еще бы!».
Он прислонился к древнему холодильнику и пожал плечами:
– Вполне возможно, ваша тетка ее уничтожила.
– Ни в коем случае. Это самое дорогое, что у нее имелось. Да и зачем ей?
– При жизни она отказывалась показывать картину кому бы то ни было. Зачем делить ее с кем-то после смерти, а тем более с племянницей, которую она считала кем-то вроде шлюхи, пусть меня простят за откровенность.
– Потому что была предана семье.
Он поднял коробку с собачьим кормом, которую она только что выставила на стол.
– Что это?
– Я бедна. Единственное лакомство, которое могу себе позволить.
Она вырвала коробку и постаралась не задеть его, когда ставила коку в холодильник.
– Вздор. Этот пес появился одновременно с вами. Значит, он ваш, не так ли?
– Поверьте, гордиться тут нечем.
Она поставила коку на верхнюю полку.
– И вы велели мне позвать копов? – возмущенно прошипел он.
Шугар Бет улыбнулась, радуясь, что вывела его из себя.
– Мы все имеем право на мечту.
– Если вы так не любите эту собаку, почему возите за собой?
Она наклонилась, чтобы поставить корм под раковину.
