Среди молодежи у меня тоже друзей не нашлось. Сначала, в первое лето, приятели, кажется, появились, по вечерам я ходил в клуб на танцы, кино посмотреть, с девушкой одной стал встречаться, на вид довольно-таки симпатичной; но потом понял, какая разница между мной и деревенскими. Не знаю, кто лучше, кто хуже, но огромная разница. Совсем разные мысли, интересы, разговоры, даже набор слов… И постепенно я перестал с ними общаться; приятели тоже потеряли ко мне интерес, девушка задружила с другим, о клубе по вечерам я не вспоминал, а смотрел телевизор или перелистывал книги, которые до сих пор, как колонны, громоздятся в моей комнатушке… В городе я бывал редко, там тоже ни с кем особенно знакомства не свел. Хотел было попытаться поступить в пединститут, но все тянул, а в двадцать пять лет становиться абитуриентом показалось мне глупо… Так что никого и ничего не жалко было оставлять здесь, разве что родителей. Хотя рано или поздно оторваться необходимо…
Почти по расписанию подкатил маловместительный «ПАЗик», и сегодня не возникла у его дверей толкотня, не слышалось перебранок, – день будний, пассажиров немного, сиденья, кажется, достанутся всем.
Водитель проверял пенсионные удостоверения, принимал плату, выдавая взамен билетики. Мы стояли в стороне, чего-то ждали. Глядели на уменьшающуюся кучку людей у автобуса и молчали. И лишь когда уже и мне пришло время достать из кармана деньги и протянуть водителю, мама скороговоркой посыпала:
– Сообщи сразу же, как приедешь! Слышишь, Рома? В поезде ни с кем не выпивай, не играй в карты, ради бога! Будь осторожней. Слышишь?.. На станциях что попало не покупай, всякая зараза там может… Береги себя, сынок! Слышишь?..
Я машинально кивал, глядя то в землю, то на водителя, про себя торопил его поскорее сказать: «Ну, поехали, время!» И вот он, запустив всех, покручивая в руках рулончик билетов, объявил:
– Отъезжающие, заходим. Пора!
Я пошел к «ПАЗику», мама продолжала напутствовать, борясь со слезами, отец, покряхтывая, глубоко затягивался сигаретой и щурился…
Поезд из Абакана отходил неудобно – во второй половине дня. Пришлось долго сидеть на скамейке возле перрона, обложившись сумками, ждать. Впереди, я помнил, многочасовой, нудный отрезок пути по территории Хакасии, где поезд тормозит на каждом полустанке, зачем-то подолгу стоит, изматывая пассажиров. Это потом, уже под утро, он выберется на Транссиб – в Ачинске, – тепловоз заменят электровозом, и защелкают километры, как семечки, и каждая остановка станет значимой, радующей, приближающей к цели, к концу вагонного мытарства. Люди заранее будут готовиться выйти на воздух, поразмяться, купить чего вкусненького и удивляться: «О, уже Свердловск! Ну, прощай, Европа, счастливо!.. Что это, Тюмень?! Здорово, Сибирь!.. Ух ты, Новосибирск! Уже, считай, почти дома…» Нет, что я! Теперь наоборот, теперь все наоборот – Новосибирск, Тюмень, Свердловск, Москва. А потом – Питер.
Первый раз я увидел поезд почти в восемнадцать лет в Ленинграде, на Московском вокзале, и с тех пор частенько после занятий в училище приезжал туда, покупал парочку семикопеечных пирожков-тошнотиков, – жирнющих от растительного масла, с хрящеватым ливером внутри, – и смотрел, как отходят и подходят составы, вдыхал смесь из запахов сгоревшего угля, пыльных одеял, чего-то тухловатого, и эта смесь представлялась мне ветром дальних дорог… Я разглядывал усталых, измотанных многодневной поездкой людей с тяжеленной ношей, как каких-то инопланетян; проводники казались мне счастливыми, столько повидавшими избранниками судьбы, а сам поезд – намного таинственней и притягательней самолета.
