Нулевой - страница 23

Парня сильно затрясло. Широкими от страха глазами он посмотрел на руки, которыми только что оттолкнул лучшего друга, и в отчаянии завыл сквозь зубы:

– Прости-и-и-и-и!

Изнеможенный, он рухнул на траву, не в силах произнести хоть слово. Его тело сковала судорога, слезы хлынули с новой силой, превращая тихий плач в рыдания.

Джейкоб сразу же оказался рядом и, не обращая внимания на его слова, взял друга за локоть, пытаясь привести в чувства.

– Адам, посмотри на меня. Ты справишься, слышишь? Справишься! Я верю в тебя, я помогу! Обещаю! Клянусь! Мы справимся! Ты не один, не один, слышишь? Только не уходи, пожалуйста…

Рыжеволосый крепко обхватил друга руками и сильно сдавил, до боли в теле, до темноты в глазах, стараясь забрать часть отчаяния себе, показать, что не оставит его. Но что бы Джейкоб ни говорил, что бы ни делал, Адам был безутешен. Он недвижимо сидел на земле, вцепившись онемевшей рукой в шатающиеся качели, и рыдал. Громко. Безудержно. От одной только мысли о родителях он сильно сжимал зубы и протяжно выл, не желая срываться на крик, а из глаз все сильнее и сильнее бежали слезы.

Мыслей было много. Даже слишком. Мама и папа были его миром. Но этот мир покинул его, растворившись в облаке дыма и столпах огня. Тогда же умер и Адам. Прежний он остался с родителями в салоне авто, а на его место пришла лишь несчастная маска, пустая оболочка, имитирующая жизнь.

Адам думал о том, что больше никогда не увидит их прекрасных и таких добрых глаз, не почувствует тепло рук, которые спасали его от тьмы, оберегали и любили.

Он неразборчиво заговорил сквозь слезы, часто заикаясь и шмыгая:

– Я так хочу увидеть их, обнять, очень хочу, очень… – Он сорвался на рыдания, в то время как Джейкоб еще крепче стиснул его в объятиях. – Мне так их н-не хватает! Мам, пап, вернитесь, в-вернитесь, я люблю вас, пожалуйста-а-а! Я ведь так их л-люблю…

Его легкие свело судорогой – ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Это все из-за меня, из-за меня! – Он снова сорвался на протяжные завывания, которые не давали вдохнуть новую порцию воздуха.

Джейкоб не оставил попыток успокоить друга.

– Нет! Как ты можешь так говорить?!

Адам был не в себе. Он отпустил качели и схватился за ткань футболки друга, с силой тряся того, и прокричал:

– Это ведь я виноват! Я!

– Ч-что?..

– Они отвлеклись на м-меня, папа отвлекся! С-сказал, что л-любит меня, посмотрел в з-зеркало и не заметил грузовик. – Его слова стали совсем неразборчивыми, а рыдания усилились.

– Но это не твоя вина!

– Если бы я не п-поехал с ними, если бы м-меня не было тогда, он бы не отвлекся, они бы были сейчас живы! Почему они? Почему? Почему не я? Это из-за меня. Я не должен жить, а они должны! Я хочу к ним!

Джейкоб застыл, не в силах вымолвить ни слова. Он испугался. Чертовски испугался слов Адама.

– Я… я нарисую их, чтобы никогда не забывать. Клянусь не забыть! Мне так жаль! Мама, папа, мне очень жаль! Мне так жаль! Хоть на пять минут вернитесь ко мне! Хоть на минуту, на десять секунд, хоть на миг! Мне так жаль!.. – Адам всхлипывал и подвывал через слово. – Я не отпущу вас, не смогу…

На его рыдания сбежались соседи и сгрудились у калитки, пытаясь выяснить, что случилось.

Джейкоб утер слезы и с силой прижал друга к себе, будто закрывая его от этого мира, каждая вещь в котором содержит воспоминания и причиняет боль. Боль, сравнимую с болью от сотен порезов и ожогов, от сотен ударов мечом.