Рублев раскрыл рот.
– А что вы хотели?! Всех подряд в ведьмы не берут, ими становятся, а не рождаются, и только так, и ни как иначе. Иван Иванович, за дело и не обижайте Матильду. Если солнце поддерживает жизнь на земле, то женщины, и только женщины ее дают и продляют!
– Слушаюсь, мой господин, – сказал Иван Иванович и растворился в воздухе.
– А мы, Егор Игоревич, наведаемся к Александру Александровичу Боброву и Борису Борисовичу Аистову, которые в показаниях Лёни проходят под именами Лелек и Болек.
– Я их знаю, могу показать, где искать.
– Егор Игоревич, вы опять не возьмете в толк элементарные вещи. Их не нужно искать, они вон, как ни в чем не бывало, сидят на своих рабочих местах и наживаются на невежестве граждан.
Рублев завертел головой. Мрачный серый переулок и ни одной живой души.
– Да не вертите вы головой! Просто будьте внимательней.
Рублев замер, изо всех сил напрягая слух.
– И не напрягайтесь так сильно, расслабьтесь!
Рублев сделал глубокий вдох, выдохнул, успокоился и стал прислушиваться к каждому шороху.
Десятки голосов закружились вокруг Рублева.
– Так почем ложки? – спрашивал мужчина.
– Двадцать рублей за пару, – отвечала женщина, – берите недорого.
Разговор двух мужчин.
– Сколько книги?
– А сколько не жалко?
– Десять рублей!
– Мало! Книги хорошие.
– Пятьдесят, больше не дам!
– Забирай бог с тобой!
Разговор двух женщин.
– Сколько платье?
– Двести рублей.
Так оно ведь старое и к тому же нестиранное!
– Уступлю пятьдесят, возьмешь?
– Еще червонец скинь, мне на порошок тратиться!
– Ладно, бери уже.
Разговор молодого парня и взрослого мужчины.
– Почем?
– По двадцать!
– А из новинок что-нибудь есть?
– Все что перед глазами, то и есть!
– А есть, – сказал молодой человек и замялся.
– Что же сразу не сказал?
– Я сказал!
– Сказал он, вот смотри: пятьдесят рублей за штуку, обмен – десять!
Голос, не нуждающийся в особом представлении:
– Ваши документы, пожалуйста!
– Нету, дома оставил!
– А что же вы их дома оставляете?
– А где им еще быть?!
– А вдруг с вами что-нибудь случится, а документов нет!
– Я за хлебом вышел, что со мной может случиться?!
– Да все, что угодно! Время, сами знаете, какое.
– Какое?
– Теракты! Вот вы, кто такой будете?
– А вы?
– Вы что, служебную форму от гражданской не отличаете?!
– Я отличаю, но вы не представились.
– Что грамотный?
– Вы же сами знаете, время какое!
– Какое?
– Теракты!
– А ну пройдемте!
– Куда?
– Куда надо!
– Я только за хлебом вышел!
– А у вас на лице не написано и хлеба с собой нет!
Голоса черт знает кого:
– Принес?
– Да!
– Да не показывай, увидят!
– А не все ли равно? У нас на лице написано, что почем.
– Хорошо давай!
– По триста?
– По триста пятьдесят.
– Ни стыда, не совести!
– Я говорил сдать его надо! Будем месяц жить, как люди!
– Ладно, пошли в аптеку.
– Зачем? У меня с прошлого раза остался, в кармане лежит.
– Ну тогда, давай скорей!
– Пряма здесь?!
– А где же еще?!
– То – не показывай, то – прямо на месте!
– Вот поэтому и просил не показывать!
Постепенно голосов становилось все больше и больше.
Рублев на пару с Дмитрием Сергеевичем не сидели как раньше в коляске. Слуга и тройка вороных вместе с коляской испарились бесследно. Учитель истории стоял вместе с вершителем справедливости на тротуаре. Вокруг происходили невероятные вещи. В глазах Рублева все плыло.
Улица словно качалась на волнах и перед глазами стояли мутные искаженные очертания, как в кривом зеркале, или когда на жаре смотришь вдаль и вещи, которые по природе своей неподвижны, оживают и куда-то плывут. Голоса становились все громче и громче. Теплый ветер, сбивающий с ног, ворвался в переулок и как огромная волна понесся по улице между зданий прямо навстречу Рублеву. Он замер, и, вжав в себя плечи, приготовился встретить удар. Ветер летел, как запущенная кем-то стрела, и там, где он проносился, прямо на глазах из воздуха появлялись десятки людей, какие-то тряпки, расстеленные прямо на тротуаре, горы непонятных безделушек, старые платья и костюмы на вешалках, обувь, книги, видеокассеты и еще черт знает что. Ветер все ближе и ближе подбирался к Рублеву, и он закрыл глаза.
