Про Олега Аторова в нашем регионе не знает разве что ленивый. Ну или слепоглухонемой.
Владелец крупнейшей фармкорпорации, пообещавший победить рак, оснастивший современнейший онкологический центр, спонсирующий экспериментальное лечение тяжёлых пациентов. Детей, у которых уже нет другого шанса. Каждую победу, каждую ремиссию Олег Фёдорович освещает с размахом, каждое поражение принимает близко к сердцу.
Всем известно, что Аторов очень хороший человек. Доброй души. Бескорыстный. Радеющий за своё дело.
И как это часто бывает, его собственная дочь, маленькая Ксюша, остро нуждается во внимании и любви родителей. Но этого она, увы, лишена.
За несколько дней, которые я провела в доме Аторова, я сполна успела составить своё мнение. Спасение мира, это, конечно, здорово. Благородно. Достойно. Олег – сильный, волевой мужчина. Но есть кое-что поважнее этого.
А именно, девочка, что так похожа на него. Самая замечательная девочка на свете, каких мне только доводилось видеть. Умная, озорная, талантливая. В ней столько эмоций, красок, самой жизни, что мне хочется плакать. Но не от боли, не от грусти. От счастья, которым я заряжаюсь рядом с ней. Девочка – батарейка. Девочка – улыбка. Девочка – душа.
Я согреваюсь рядом с ней. И я хочу, чтобы она не хмурила бровки, когда думает о папе. Он для неё целый мир. Далёкий и недостижимый. И я хочу приложить некоторые усилия, чтобы их семья стала чуточку ближе, пока у меня есть немного времени рядом с ними.
Я знаю, что моё положение незавидное. Как только Аторов узнает, кто я есть на самом деле, он выставит меня за дверь. Оправдываться, объясняться я не стану, это слишком личное. А сам он не поймёт. Никто не поймёт.
Ксюша расслабляет пальчики, и крохотная ладошка раскрывается. Я убираю руку, тихо поднимаюсь, целую детскую макушку, поправляя одеяло, и в последний момент накидываю на ноги хозяина плед.
На секунду я задерживаюсь в комнате и разглядываю лицо Олега Фёдоровича. Определённо, он слишком мало отдыхает! Интересно, что случилось с его женой? Ксюша ни разу не поднимала эту тему. А сама я постеснялась спросить у Галины Андреевны. Ладно, это, в общем-то, неважно. По своей воле или по воле судьбы, но она покинула свою семью. И если она сделала это сама, то будет трижды дурой! Разве можно сознательно бросить такую славную кроху и её потерявшегося в этой жизни папочку?
Перед тем, как отправиться к себе в комнату, я спускаюсь по тёмной лестнице, зажигаю свет в кухне и наливаю стакан молока. Пока разогреваю его в микроволновке, внимательно наблюдая, чтобы не перегрелось, ничего вокруг не замечаю.
Потому, повернувшись к столу, пугаюсь не на шутку чёрной фигуры, застывшей в дверях. От неожиданности пальцы ослабевают, и стакан летит на пол, разбиваясь вдребезги.
– На счастье, Анна Евгеньевна! – усмехается Аторов, бросаясь мне на помощь.
Он собирает осколки. Я вытираю салфетками горячее молоко. Мы то и дело врезаемся то пальцами, то взглядами.
Сталь пугает меня. Холодная, словно неживая вовсе. До тех пор, пока Аторов вдруг не улыбается:
– Вы так испуганно смотрите, Анна Евгеньевна! – сетует он. – Словно боитесь, что я вычту это из вашего оклада.
– Ну что вы, вовсе нет, – издаю сдавленный смешок. – Я уверена, что именно так вы и поступите.
Он разражается смехом. Жизнерадостным, звонким. От которого моё напряжение становится лишь сильнее.
– Вот вы, значит, какого обо мне мнения? Считаете, я скряга?
