— Да, сейчас, — бросаю на скамейку пиджак и накидываю халат, висящий на вешалке. — Куда-то ездили с Ниной? — попутно бросаю на помощника вопросительный взгляд.
— Нет, были дома. Все как обычно, вроде как. — Чувствую, что Ден мне чего-то недоговаривает. Я же его как облупленного знаю.
— Что случилось? Выкладывай, давай.
— Да ничего не случилось, — пожимает плечами. — Нина все выходные грустная была, Роза Эдуардовна как не пробовала, так и не смогла ее отвлечь. Ну и... Короче, Нина все время Лапулю вспоминала.
— Кого?
— Риту. Ну Лапину эту, твою помощницу, — поправляется Ден и, очевидно, заметив мое удивление, добавляет: — У Нинки, походу, психосоматика выстрелила. Роза Эдуардовна тоже так считает.
— А у вас с Розой Эдуардовной есть опыт, квалификация или медицинская степень, что вы такие выводы делаете на раз-два? — окидываю его тяжелым взглядом, чувствуя, как растет раздражение от того, что вновь все упирается в Лапину. — Чушь всякую не выдумывайте.
— Андрей, про психосоматику, если что, доктор согласился с нами. — Ден выглядит уязвленным. — Да и видел бы ты Нину, это еще хорошо, что вирусняком отделалась.
— Сплюнь, — бросаю коротко и иду в сторону палаты, понимая, что выплескивать на Булатова свой негатив не хочу. Психосоматика, блин. Начитались мамских форумов, что ли?
***
Андрей
Осторожно толкаю дверь в палату Нины и оказываюсь внутри. Стоит мне увидеть малышку, как сердце снова летит куда-то вниз, в проклятую бездну.
Нина лежит на огромной кровати, свернувшись калачиком. Укрытая розовым одеялом, выглядит как настоящая зефирка. Сладкая моя девочка, такая маленькая, беззащитная, такая… родная!
Никогда не был сентиментальным, а тут прямо сердце защемило. Сжалось, чуть не остановилось и вновь забилось с двойной силой. Может быть, так кровь на родную кровь откликается?
Как бы там ни было, быстро беру себя в руки. Я не привык предаваться слабости, хотя в последнее время начал идти на поводу своих эмоций. Всегда считал, что мужчина должен в первую очередь держать все на контроле, четко планировать не только будущее, но и свои действия, но, кажется, система дала сбой.
Подхожу ближе к кровати Нины, присаживаюсь рядом и кладу ладонь ей на лоб. Температура спала, дыхание ровное, значит, самое страшное позади. На детских щечках малышки алеет слабый румянец, и это тоже немного успокаивает.
— Напугала ты меня, Нина, — качаю головой, любуясь маленьким ангелом. А говорил, что далек от сантиментов…
Это просто случай особый. Слишком личный. Я ведь ради Нины действительно готов на все, иногда самому страшно от того, какое влияние она на меня оказывает. Никому в моей жизни не разрешается то, что дозволено этому ребенку. И никто не занимает в моем сердце столько места, сколько занимает она.
Убираю с лица малышки упавшие прядки и не могу не улыбнуться, когда она издает сонное сопение. Как будто ежик фырчит, зарывшись под ворох листьев.
— Спи, малышка, спи. Я буду рядом.
Хочу поцеловать в лоб, придерживаясь нашей старой доброй традиции, но не решаюсь. Боюсь разбудить Нину, а ей сейчас нужно отдыхать. Вместо поцелуя заботливо укрываю ее плечи одеялом и пересаживаюсь в кресло. В этой вип-палате есть еще одна комната с кроватью, но я не хочу оставлять Нину одну.
Откидываюсь на спинку кресла и устало тру лицо руками. Чувствую себя, как скаковая лошадь после забега. Сначала гнал как сумасшедший, а теперь резко отпустило. Наверное, на этом контрасте эмоций не замечаю, как проваливаюсь в сон. В этот раз мне ничего не снится, зато вот Нину, кажется, мучают кошмары.
